– Ты, когда призывался, знал, что тебя ждет?
– Откуда? Тогда никто из новобранцев ничего не знал. В Красноярске погрузились в вагон – и вперед. Потом уж, когда за Урал заехали, заговорили, что везут нас в Литву, в «учебку», где готовят к Афгану.
– И после «учебки» ты полтора года в военных условиях?
– Да, осень 81-го и весь 82-й.
– «Воин-интернационалист!» – звучит гордо. Ты чувствовал там, что вы – защитники?
– Тогда не думал об этом. Пришло время – пошли служить. Сейчас существует образ «афганца»: этакий крутой, всех победит, своей правды добьется. И если собрать нас за столом, да под «горячий» напиток, столько рассказов будет – про любого можно «Рембо» снимать. В принципе, всё правда. Хотя весело и с шуткой рассказывают потом, а тогда, в тот самый момент – не до смеха.
Все там было: и настоящая мужская дружба, и дедовщина, и мужество, и трусость. Мы же обыкновенные люди, разные, каждый со своими «тараканами». Были моменты, когда не хотелось думать ни о чем. Ни о том, что дома ждут, ни о том, что убить могут… Все равно. А бывало, «удаль молодецкая» захватывала, как будто никаких неприятностей и бед в мире нет, и с тобой не может быть. Однажды меня эта удаль чуть не проводила в мир иной.
Это было на втором году, мы уже бывалыми считались, ко всему привычными. И пользуясь тем, что начальство не особо за нами следило, не надевали бронежилеты – тяжелые они. А когда день, два, три не стреляют, думаешь: ну чего я его таскать буду… Когда выход с ночевкой в горах, тогда бронежилеты нам постелью служили: бросишь его на землю – и тепло. А в тот день мы должны были засветло вернуться. И настроение у меня было!
Я всех своих обогнал и вперед – по тропе в гору. Оглянусь – вот они, за мной идут. Иду дальше, вижу: на тропе след, ишак прошел. Значит, думаю, духи впереди, перед нами, скорее всего нас уже засекли. Но дело обычное, иду, оглядываюсь. Дошел до вершинки. А на вершинке плоская площадка квадратов 10 – камень гладкий, ровный, уступом навис с одной стороны. А с боку, метров 150, другая такая же вершинка. И вот стою, смотрю вокруг, на своих оглянулся, они внизу идут. А кругом красота!
И вдруг со второй вершинки по мне шквалом – пальба! По слуху-то уже разбирал, из чего стреляли. Не из одного ствола. А вот почему не попали, до сих пор не пойму. Невозможно было не попасть. И близко было, и место открытое, а только осколки камней по телу всего исцарапали. Спрыгнул я под этот камень, но спасенным в тот миг себя не считал. Это ж просто, тактика известная: сейчас с другой стороны подкрадется, гранату швырнет под камень – и вот он я, «Васенька». Но почему-то не швырнули. А наши усекли, откуда стрельба, и накрыли их. Потом ко мне двое из наших, моего же призыва, добрались. В общем Бог миловал, даже не ранили.
– А «отец-командир», с которым «если он рядом, не пропадем», у тебя был?
– Да, был «старик». То есть это он нам стариком казался. Ему тогда намного меньше, чем мне сейчас, было, лет сорок. Маленький, сухонький, подбородок вперед, страшненький. Про таких говорят: ни кожи, ни рожи. Весу в нем было не больше пятидесяти килограммов. В горы ходил, иногда даже сапоги не надевал, в кедах. И порожняком, мы все за него несли. Но до того он был башковитый, для тех условий подходящий был!
Всегда знал, как солдат вывести, как приказ выполнить и ребят сберечь, насколько возможно. Никогда не стремился перед начальством «рисануться». Но и запанибрата с солдатами не был, говорил грубовато, душу не раскрывал. До меня не сразу дошло, что он за каждого из нас душой переживал. Потом понял.
Там окопов не копали, кругом камни. Натаскаешься – ни рук, ни ног не чуешь. Только устроимся, приказ: перейти в другое место. А ночью ни фонарика, ни костерка – ничего нельзя. Духи-то дома, с детства по этим ущельям, а мы… Но «старик» нас водил. Настоящий, надежный был, который никогда не предаст и не оставит. Кажется, он так капитаном и помер, майора не получил.
– Как звали его?
– Ты знаешь, не помню… Чаще, чем о других, его вспоминаю, а как звали, не помню…
– Чтобы принять на работу бухгалтера, менеджера какого-нибудь работодатели и образование требуют, и опыт работы, стаж. А чтобы выполнять миссию защитника Отечества, получается, ничего не нужно, только совершеннолетие и здоровье…
– А ты спроси любого восемнадцатилетнего: каким он себя ощущает? Конечно же, взрослым и многое могущим. Оглядываясь на себя сквозь тридцать с лишним лет, я теперешний понимаю, что мы были пацанами зелеными. А тогда служба была нашим делом.
– Но ведь бывает, война ломает людей. Сколько таких, что «если б не это, я был бы другим»? Я даже фильмы про войну смотреть не люблю, особенно, современные: кровь, жестокость… Что помогло не сломаться?
– На свете много людей, которые в своих неудачах винят кого угодно, только не себя. Их хватает как среди тех, кто пережил войны, катастрофы и прочие испытания, так и среди тех, кого никакая беда не коснулась. У последних то начальник виноват, то жена-стерва попалась. В общем, я думаю, что все зависит от того, что у человека в душе, в характере. Конечно, там было много экстремальных ситуаций, и смерть рядом была. Но это все проходит. Когда говорят о «неизлечимых душевных ранах», я думаю, что, конечно, рубцы остаются, но все-таки раны затягиваются, и человек продолжает жить. Я знаю ребят, которые, как говорится, хлебнули лиха сполна, которым войны досталось по полной норме, но они и там были на своем месте, и сейчас жизнь в порядке. Среди них и простые работяги, и бизнесмены – всякие есть. Я не о тех говорю, у которых тяжелое ранение или контузия. Тут вопрос особый. Но тот, у кого твердый стержень внутри, тот не сломается. А закладывается этот стержень не враз и гораздо раньше восемнадцати.
Ирина Кабанова
Оставить сообщение: