«Помнить страшно, забыть невозможно» – программа, посвященная Дню памяти жертв политических репрессий, прошла в минувшую пятницу в районном Доме культуры. А в фойе сотрудниками музея и библиотеки были подготовлены тематические экспозиции и книжные выставки, а муниципальным архивом представлены уникальные воспоминания, записанные детьми наших репрессированных земляков.
Участники мероприятия – школьники – поколение, которому мы должны донести правду тех дней, какой бы горькой и суровой она не была. Эти страницы истории ребятам еще предстоит осмыслить, осознать и помнить. А пока о цифрах, фактах, трагизме «Большого террора» рассказывают артисты Дома культуры, из их уст звучат воспоминания тех, кто стал свидетелем тех кровавых событий. И хотя на тот момент многим из них было совсем мало лет, детская память сохранила боль, растерянность, непонимание, отчаяние тех дней.
Среди почетных гостей – дети, чьи родители когда-то попали в страшные жернова репрессий: Юрий Владимирович Бочаров, Анна Ивановна Салайдинова, Альберт Яковлевич Классен, Иван Адольфович Горнинг.
На сцене – Юрий Владимирович Бочаров, он лично рассказывает о том, как репрессии перевернули жизнь его семьи. Отца – командира отдельного Кубанского кавалерийского эскадрона, воевавшего в одной дивизии с Чапаевым и Ворошиловым, – забрали в 1937 году. Его осудили на 10 лет и отправили отбывать срок в Норильские лагеря. Под молот репрессий по национальному признаку попали и мама Юрия Владимировича, и две маминых сестры, причем всех их из Поволжья сослали в разные места Сибири. «Видимо, чтобы сделать таким образом еще больнее, – рассказывает он. – Работа у матери заключалась в том, что надо было ловить рыбу для фронта. Ставили сети и таскали невод, стоя по грудь в холодной енисейской воде до той поры, пока по Енисею не начинала идти шуга».
С мамой отец познакомились уже после того, как вышел на свободу. Но поскольку до 1956 года действовал указ Сталина о запрете на свободу перемещения, Юрий Владимирович, Юра, родившийся в 1951 году, тоже был лишен в своих общечеловеческих правах. И каждый месяц его мама ходила отмечаться в комендатуру, что все они на месте и никуда не уехали.
Юрий Владимирович уверен, всем, кто пережил те времена, помогло единение, да они и сами говорили об этом: «Все помогали, поддерживали друг друга как могли. Трудная жизнь делает людей более порядочными, дружными и гуманными, что не раз было продемонстрировано на протяжении истории нашей страны. А хотелось бы, чтобы хорошая жизнь не портила людей, делала их лучше».
Наш район пережил несколько волн репрессий. Но самая страшная из них носила имя – раскулачивание.
За что можно было попасть в кулаки?
«За злостное уничтожение скота Канзычакова Гаврила Шадринов. 37 лет передать в суд Народного суда. Опись реквизируемого имущества: лошадей – 5, крупного рогатого скота – 11, овец – 7, а еще амбар, плуг, сани, дом пятистенок. 1931 год. Подпись. Понятые Шовин и Сидеев Кирилл».
У Гаврилы четверо детей. Три дочери и сын. Велико ли то хозяйство для семьи из 6 человек. Младшему, Георгию, 5 лет.
Гаврила Канзычакова расстреляют. Его сын Георгий пройдет Великую Отечественную войну и будет всю жизнь разыскивать хотя бы могилу отца. Не найдет.
Петр Михайлович Еремеев. Дата рождения: 1902 г. Место рождения: с. Таштып Минусинского уезда Енисейской губ. Пол: мужчина. Национальность: русский. Социальное происхождение: из крестьян-кулаков, кулак. Образование: малограмотный. Профессия / место работы: рабочий транспортной конторы «Союззолото». Место проживания: с. Матур Таштыпского р-на Хакасской АО КК. Примечание: служил в армии Колчака. Дата расстрела: 10 ноября 1937 г. Дата смерти: 10 ноября 1937 г. Место смерти: в г. Минусинске. Мера пресечения: арестован. Дата ареста: 10 октября 1937 г.
Его дочь Валентина Петровна Чучумакова (Еремеева) вспоминает:
– За отцом двое верховых приехали. Арестовали. И пешим его погнали в Таштып. А потом в Минусинск. Всё у нас забрали, из дома выгнали, хороший был дом, стоял возле того места, где часовня теперь. Потом пришли и коров забрали. Мама за коровами хотела в колхоз пойти. Не взяли. А уж зима была, жить негде и есть нечего. Мы мерзли. В Таштып вернулись, и там сколько-то по чужим углам жили, потом нас на Имек забрала тетя. Я маленькая была, плохо помню. Помню, что мама в колхозе работала, взяли, но все равно какие-то налоги платила. Какие? Колхозники тогда налогов не платили. Но она что получит за трудодни, то за налоги и отдаст, как жена раскулаченного. А мы голодные. Чем могли, тем и питались. Я с семи лет в паденщину пошла, картошку копала, чем могла помогала, лишь бы поесть дали.
Воспоминания Владимира Николаевича Чупова:
«Моих родителей раскулачили и выслали в Хакасскую автономную область, Таштыпский район. Местом проживания определили прииск Большой Анзас, там я и родился – в 1931 году. Не знаю всех обстоятельств, как сослали мать и отца, не знаю, как перебирались они на Анзас. Но старшие братья Илья и Николай, сестра Агафья рассказывали, что в 1932-33 годах был на Анзасе голод.
Всем пришлось тяжко. Мама умерла, когда мне и десяти лет не было – болела она, надорвавшись на тяжелой работе. Отца перевели на подсобное хозяйство, в пограничный отряд №1 Онинской заставы. А в марте, едва показались проталины, сшил он мне ичиги – легкую кожаную обувку и привел на свиноферму:
– Вот вам пастушок, на сегодня и навсегда.
Так дожили мы до проклятого 1939 года. Шел сентябрь. С Красноярска приехал полковник, уж не помню имени его. Пригнал я вечером свиней. Илюха брат меня уже ждал.
– Пойдем, собрание началось, посмотрим.
Пошли, войти мы не решились, да и все равно не пустили бы, рано нам еще было в собраниях участвовать.
О чем говорили, нас не интересовало, хотя и слышно было, потому что дверь плотно не закрывалась. Но когда стали люди задавать вопросы, встал отец наш и сказал:
– Почему заявление не подписываете? Я на расчет подал, а управляющий отказал?
Полковник головой кивнул:
– Срок его кончился. Подпишите.
Что за срок такой, мы по малолетству и не знали. Потом уж разъяснили, что отец высланный был. Собрание кончилось, вышел народ. Отец мой передо мной стоял, а я у самой двери, где начальство осталось. Щель там была сантиметров десять, и услышал я голос полковника:
– Арестуйте Чупова.
И кто-то его поддержал. Надо, мол, арестовать, слишком разговорчивый. Я это отцу сказал, да он не поверил.
А на другой день увели его и с ним еще 12 мужиков, кто не воевал, считай всю рабочую силу, хутор-то маленький был. Остались бабы да ребятишки.
27 сентября их арестовали. Этот черный день, пока живу, помнить буду.
Через неделю пришли мы к нему в тюрьму. Нас пустили. Помню, как заливался слезами и тянул отца домой. Не понимал тогда, что нельзя ему к нам вернуться.
Плакал я так, что даже часовой не выдержал и обнадежил, что может еще отпустят отца. Мы с Ильей и сами надеялись, что вернется он, да видно кому-то там, наверху, жертва была нужна.
Еще раз пришли мы к отцу через неделю. Пропустили нас безо всяких. На территории увидел нас пограничник по фамилии Чайка, спросил:
– К отцу, ребята?
– Да! – ответили мы.
Он помолчал, достал из кармана шинели плитку шоколада, разломил пополам. Подал Илье, а передо мной сел на корточки и тоже протянул сладость. Потом говорит:
– Расстреляли вашего батьку.
У нас и шоколадки выпали. Заревели мы и шли, дорогу не видя из-за слез. Так и остались мы круглыми сиротами».
Еще одной страшной страницей для нашего района стало уничтожение казачества. Уничтожали семьями. В списках расстрелянных и сосланных десятки фамилий: Зыряновы, Сипкины, Лалетины…
Вспоминает Юрий Иванович Зырянов:
«Мои родители, мама Анфиса Савовна Псарёва и отец Иван Захарович Зырянов 1894 года рождения, были раскулачены и в 1924 г. переехали из Таштыпа в Балыксу. Отец работал монтирщиком (мыл золото) в старательной артели им. Орджоникидзе. 13 октября 1937 г. его в числе 18 человек арестовали сотрудники НКВД. По постановлению тройки УНКВД Красноярского края от 31 октября 1937 г. все 18 человек были приговорены к расстрелу «как японские шпионы». 4 ноября 1937 г. их расстреляли в г. Минусинске в Сосновом бору.
Когда отца не стало, мне было всего 2 года. Мама до самой смерти не знала, где похоронен отец. В 1959 г. Постановление тройки УНКВД было отменено, дело в отношении отца прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления. Отца реабилитировали. В 1970-х гг. нам прислали справку о реабилитации отца, свидетельство о смерти, в котором причиной смерти оказалась болезнь почек, год смерти указан 1943-й. Настоящая же причина смерти (расстрел в г. Красноярске) была указана в свидетельстве о смерти, выданном отделом ЗАГС Таштыпского райисполкома».
В материалах архивно-уголовного дела значатся многие жители казачьих станиц и поселков: Абазы, Арбатов, Большого Луга, Бузунова, Беллыка, Большого Монока, Таштыпа, Нижнего Имека, Нижнего Кужебара, Каратуза, Краснотуранска, Кортуза, Покровки, Означенного, Форпоста (Соленоозерное), Сыды, Саянского, Усть-Ербы, Даурского, Камчатского и ряда других. По делу, в частности, проходили: Егор Байкалов, казак 1-го Енисейского полка; Никифор Байкалов – из богатой казачьей семьи, бывший урядник, в годы Гражданской войны был в охране генерала Попова; Александр Байкалов, красноармеец 15-й Сивашской стрелковой дивизии РККА, участник штурма Перекопа и Крыма; Пимен Сипкин, казак из Монока, служил в белом отряде Болотова; Егор Сипкин, служил в 1919 году во 2-й казачьей сотне; Борис Сипкин, казак из Арбатов, в 1919-1920 годах служил в отряде генерала Бакича; Петр Сипкин из Монока, до революции – казачий урядник, георгиевский кавалер, в 1916 году в составе Красноярского дивизиона воевал на австрийском фронте; Егор Шуваев – из богатой казачьей семьи, служил у белых; Николай Юданов из семьи казаков, колхозный ветеринар; Григорий Юданов, Дмитрий Юданов – монокские казаки; Кирилл Чердоков из Монока, служил в казачьей сотне Бологова; Федор Чердоков служил в армии Колчака; Харитон Чердоков, казак-урядник; Иннокентий Терских – казачий урядник, георгиевский кавалер, служил во 2-м Енисейском казачьем полку.
Заключенных зверски избивали, морили голодом, ставили у раскаленной плиты по стойке «Смирно!» на 12-15 часов, раздетыми закрывали в ледяном подвале, сутками не давали спать. Так, в протоколе передопроса, составленном в 1956 году, бывший заключенный Михаил Байкалов (уроженец станицы Монок, отбывший десятилетний срок в лагерях) показал: «...навсегда запомнились мне допросы следователя УНКВД Хохлова, который обвязывал вокруг моей головы веревку и при помощи палки туго закручивал ее, стягивая голову «на скрутку» из шпагата». Заключенных били постоянно, многие с допросов не могли сами дойти до камеры, их волокли волоком.
История России… Как много гордости и славы! Как много величия! И как много боли. Историю не пишут только белым. У неё в ходу и черная краска. И забывать о черных страницах нельзя. Иначе история перестанет быть историей.
Президиум Сибкрайисполкома от 11.02.1930 года принял под грифом «Совершенно секретно» постановление, в котором определялись контрольные цифры выселения по сибирскому краю – 30 тысяч кулацких хозяйств, по Хакасскому округу – 354 хозяйства. 18 февраля 1930 года Хакасский окрисполком выносит свое «секретное» постановление, где эту контрольную цифру доводит до районов: Аскизскому району выселить 70 хозяйств в Приангарский район, Канский округ; Боградскому району – 90, Таштыпскому – 60, Чарковскому – 70, Чебаковскому – 64. Срок выселения – к 25 февралю 1930 года. Этот план Хакасия выполнила на 100%, а по Сибирскому краю задание было выполнено на 53,4%. В числе 354 высланных семей числился 1961 человек, в т.ч. детей до 18-летнего возраста – 858 человек.
Наталья Ковалева
Ольга Конюк
Алена Аксенова, методист Арбатского музея
Оставить сообщение: