«Пусть сами меж собой разбираются…»
Говорят, что связистам на войне легко служилось, мол, знай, сиди с подвязанной к голове трубкой и цветочки-ягодки (или что ещё там для позывных придумают) вызывай, а то и вообще дремать можно. И в кино так показывают. Может, где-то оно так и было (хотя сомневаюсь), но только не на передовой. Там воевали все – от командиров до поваров. А уж связистам сам бог-командир велел быть в первых рядах, а то и далее.
И вот какой случай был со мной во время Курской битвы.
Сидим мы в передовом охранении, впереди всех, значит, и ждём. А чего, сами не знаем. Тут и светать стало. Кусты, поляны, овражки как спереди, так и позади нас, проявились. Тишина предрассветная, даже не верится, что друг против друга почти миллионные армии стоят, готовые вновь сцепиться насмерть. А вскоре и поверилось, да так поверилось, что на всю оставшуюся жизнь хватило.
Задрожала под нами земля-матушка, начали края наспех вырытого окопчика осыпаться. Что за наваждение? Снаряды не рвутся и бомбы не сыплются с неба, а земля-спасительница стоном стонет, ходуном ходит. Глянь, а от немцев танки ползут – не счесть. Армада армадой. И пыль до небес.
И тут загремело, загудело позади нас. Это с нашей стороны танки появились. И, видим, не меньше, чем немецких. Сила, значит, на силу пошла. А мы сидим и крутим головами. Что делать, если приказа нет на отход, а телефон молчит.
Тут наш старшой, усатый такой сержант, и говорит:
– Хлопцы, давайте сматывать своё хозяйство и, пока не подавили нас эти или те, тикаем отсюда пошвыдче. Пусть они тут сами меж собой разбираются.
Похватали мы коробки, катушки, оружие, скатки (кто успел шинель скрутить) и во все лопатки меж двух огней (а передние танки уж стрелять из пушек начали) едва-едва успели выскочить. Бежали, честно скажу, на совесть. А как же иначе, имущество спасать надо было – телефонные аппараты, катушки с проводами, оружие.
Ну, это в шутку. А если всерьёз, то нам за то бегство никто и слова не сказал. Там такие танковые «разборки» были, что мир до сих пор ничего подобного не видел. И дай бог, чтобы не увидел.
Оказывается, тикали мы с Прохорова поля, ускользнув оттуда в самом начале величайшего танкового сражения за всю истории танков. Вот так-то.
«Батюшки светы, негр! И Жуков!»
Связист – это тот же гонец. Если проводной связи нет, а о рации на передовой тогда только мечтали, то выручали ноги связистов. Посыльные, конечно, были, но их почему-то не оказывалось часто на месте.
Получилось так однажды (всё на той же Курской дуге), что при надобности передать бумагу в тыловое подразделение не оказалось под рукой у нашего командира ну никого из посыльных. Вспомнил он тут про мой марш-бросок от танков и говорит:
– Раз ты так лихо от наших и немецких танков убежал, то вот тебе пакет и, аллюр три креста, до снабженцев, а то нам скоро стрелять нечем будет.
Сунул я пакет за пазуху и побежал в тыл. Ложбинку проскочил и увидел стоящую лошадь с хомутом, запутанными остатками сбруи, но, главное, с уздечкой. Освободил я её от хомута, рваных ремней и, взобравшись на мосластую спину, охлюпкой порысил дальше. Ничего, думаю, четыре копыта всё же лучше, чем две ноги.
Только выскочил к просёлочной дороге, как по ней колонна легковых автомашин показалась. Впереди американский джип с черным от пыли водителем. Измазался, думаю, да запылился. А как он ближе подъехал, у меня рот открылся от удивления: мать честная, батюшки светы, негр! Ну, точь в точь из «Хижины дяди Тома» вылез.
Только я сунулся поближе, как выскочили из другой машины автоматчики и взяли меня на прицел. Колонна к тому времени остановилась. Из блестящего чёрного «виллиса» вышел плотный такой военный с большущими звёздами на золотых погонах. Ещё не легче, подумалось, мало мне негра да автоматчиков, так ещё и на Жукова нарвался.
Подходит он ко мне, а я сижу на своем одре без седла, от таких впечатлений шевельнуться под дулами автоматов боюсь. Только и сообразил, что дрожащую руку к пилотке приложить.
– Кто таков? Куда? – Спрашивает именитый военачальник. – Уж не в тыл ли бежишь на таком иноходце?
– В тыл, – отвечаю, представившись. – Только не бегу, а еду с пакетом по приказу командира.
И показываю пакет, но не подаю, не ему адресован.
– Коли так, – говорит Жуков, – не медли, погоняй лошадку и выполняй приказ командира.
Сел в машину и колонна тронулась.
А я еду дальше и всё гадаю: чего это он впереди колонны негра пустил, да ещё одного и в американском джипе?
Всем похоронкам назло!
С Сафроном Павловичем Носковым близко встретился на рубеже 1970-1980-х годов, когда во время одних из учений формировалась колонна автодорожной службы. Увидев за управлением хлебовозкой водителя с окладистой белой бородой, представитель военных буквально взорвался:
– Вы хоть думаете головой, – обратился он возмущённо к председателю райпо, руководителю службы Л.И.Гусеву, – отправляя такого деда с воинской колонной? Да от его бородищи все условные и безусловные противники разбегутся. Воевать будет не с кем.
– Вот и хорошо, – невозмутимо ответил Леонид Иванович. – А Сафрон Павлович у нас бессмертный, назло трём похоронкам с фронта вернулся и ударно работает.
Но на хлебовозку всё же другого водителя посадили, негоже ветеранам-фронтовикам в войнушки играть.
Уже работая в газете, на встрече с ветеранами заинтересовался «бессмертием» Сафрона Павловича и от Павла Фёдоровича Копылова услышал удивительную историю (сам «герой» был очень немногословным).
– Воевали мы с Сафроном в одной части, но в разных подразделениях. Я был в пехоте, а он в миномётчиках. Их батарея стояла позади наших позиций. В том бою нас фрицы крепко прижали и, оставив заслон, мы отошли. Когда пробегали мимо позиций миномётчиков, то увидели страшную картину: людей и миномёты буквально разметало и раскрошило артиллерийским огнём.
Нашёл я своего земляка присыпанным песком, всего в крови, бездыханного. Ну не бросать же его без погребения. Наспех с ребятами выкопали в песке небольшую могилку, и я сам опустил в неё Сафрона, прикрыв лицо пилоткой. Горевать было некогда, надо было своих догонять. Вскоре я отписал домой о гибели Сафрона, где указал, что сам его похоронил.
Прихожу домой после войны и, ба, встречаю живёхонького Сафрона. Я рот разинул: как так, я ж тебя сам закопал, спрашиваю. А он смеётся, мол, плохо закопал. Оказывается, он без памяти был, а мы его впопыхах за мёртвого приняли. Очнулся он, выкарабкался из могилы (благо, неглубоко мы его в песок зарыли), а тут его отходящий заслон и подобрал. Но похоронка домой ушла. Потом, оказывается, ещё две были.
Мы тогда на радостях с земляком дня три «упорно» разбирались, как это я его плохо закопал.
Пётр Визул
На снимках:
Оставить сообщение: