– Опаньки, с этого места подробнее.
– Да что там рассказывать. Лет семь однако… назад это было… Пять дней в тайге на трех хариусах жил.
Санька еще минут десять раздает советы, как надо готовить речную рыбу, чтоб из неё самый смак не ушёл.
– Так чего ты в тайгу то без еды поперся? – сворачиваю к теме.
– Да с едой я пошел, какой дурак в тайгу пустой идет? Полный рюкзак всего был... Оставил у мотоцикла, отошел к ручью за водой... Полчаса ходил – нет? И попятили мой рюкзак. Жаль хороший был, армейский... А мне на дальние солонцы от мотоцикла полтора дня хода... Что обидно, никогда не воровали. Я не боялся, мотоцикл к берёзине прислоню, и стоит он там, хоть неделю. И вещи кидал, бывало на целый день. Никто не брал. Это городские, чужие или молодняк. В них таежных понятий нету... В тайге красть – последнее дело. Да ладно, хрен с ним, с дома сытый был, а там избушка у меня. В дне пути. И пошёл.
– А домой что не вернулся?
– Да так, – мнется Санька... – Дома мясо кончилось. До забоя скота еще далеко, думал добуду козлика – передержимся. Да и… не ладилось у нас тогда. Ни денег, ни мяса, ни настроения. Тоска смертная.
– Сань, – вспоминаю я одно крайне важное обстоятельство. – А почему ты никогда дичину не продаешь?
– Никто у нас не продавал. Мы – не охотники. Для семьи мясо брали. На продажу никогда. Я как-то продал… Год ничего после добыть не мог. С тайги надо брать, когда это тебе край необходимо. А ради баловства или барыжить… Ладно, ты слушать будешь?
– Слушаю, Сань. Значит, за мясом пошел?
– Да... за мясом... До избушки то я дошёл... Чего там, день ходу, и налегке. Думаю, сейчас соображу кашу, там у меня всегда припасы есть. А завтра на скрадке (специальный помост на дереве – авт.) полежу. Может, придет козлик, буду с мясом. По следам видно – коза есть. Ну, вот дохожу до избушки, а она нараспашку – обнесли, и посредь еще кучу сделали. Сволочи. Да, сейчас в тайге бардак. Чужаки крутые поперли. Куражатся. Хорошо, еще, что ружье спрятал под крышей. Я его в тайге прячу – незаконное оно у меня. Весь вечер срач в избушке убирал. Нашёл сухарей маленько, перекусил, саранки накопал. Всё не пустое брюхо. Переночевал и подался на скрадок. Поднялся вверх по гриве. И слышу – медведь рядом идёт.
Я ахаю:
– Уй, я бы только треск услышала, не знаю, куда бы бежала...
Санька доволен эффектом.
– Так треска-то и не слышно, медведь он тихо ходит. Но дышит тяжело, и так вроде, как охает, или отдыхивается. Весной можно и не услышать. Птицы поют. А осенью тайга тихая. Короче услышал. Я столбом где шёл, там и встал. И вижу, он под кедрами шишку ищет, найдет и чавкает, довольны-ы-ый. Башкой мотает. Обошёл и впереди меня метров на десять вышел на поляну. И, вот скажу что, впервые увидел, как он потягивается... Как объяснить, не как кошка там, а так... так...
Санька ищет слова и, не выдержав показывает, вытянув вперед сухие, изработанные руки и поводя острыми плечами.
– Вот так, и так ему хорошо, а что сытый, солнце выглянуло, шкуру пригрело... Ну балдеет мишка. Ага, он балдеет, а я, вроде как любуюсь, и боюсь. И молюсь что ветер не от меня, а на меня.
– Так ты же с ружьем был? И дробь явно не утиная, на козла шёл. Была бы добыча.
– Да, какая добыча. Если по-честному, то медведя стрелять из-за лап – зверство, а шкура осенняя куда её? Мясо, ну... нет, есть любители, я нет. На медведя у нас кто охотится? Мясоеды, кто заразиться не боится, загадили ж тайгу, медведь теперь часто больной. И те, кто под богатеньких берлоги продает. Богатым за кайф это. Там сфоткаться с медведем, шкуру домой привезти, голову на чучело. Мясо, говорят, и они не всегда берут. Да и мишку вдогон под лопатку надо бить, с моей-то гладкоствольной, в лоб бесполезно. Может я его и грохну, но он меня вперёд порвать сумеет. Вот значит, медведь еще потянулся и давай спину чесать. Чесал, чесал. А медведь – вон, как от телевизора до стены, и на задних лапах, вот так.
Санька рубанул по гарнитуру, на полметра выше своей головы:
– Матерый такой, лет десяти – двенадцати. И вот он чесался и зырк на меня, увидел. Я всё, подумал... Амба... А он рыкнул в мою сторону и в лес пошёл. Не ломанулся там, а пошёл не спеша, показал, кто тут хозяин.
– Повезло.
– Да нет, медведь, если сытый, на человека первым не кидается, если угрозы не почует, бабы его, бывало, от ягодника ведрами пугали. Загремят – он уходит. Хотя, опасно и это. Если мишка решит, что ты ему угрожаешь, он и сытый порвет – фамилию не спросит. Но ладно, слушай дальше. До скрадка добрался, и так уже жрать охота, что хоть траву лопай. Но залег с вечера. Затаился. А у меня там бурундук живет. Я прикормил его, он, как сообщает ему кто приходит. И тут лежу, и чую – уже по ноге лезет, шустрик. Ну что, крошки от сухарей были – отдал. Он, шустрила, по мне бегает, щекотно, а не шумнешь. Ну, так вот, считай, всю ночь и сидели с бурундуком, солонец, как вымер. Я еще одну ночь там провел. Грибы пожевал. Ягоды. Рядом с солонцом по рябчикам не будешь палить, и костра не зажечь. А в избушку идти пустым не хотел. Вторая ночь псу под хвост. Вернулся таки, назад. И замечаю – меня так пошвыривать стало, голова кружится. А у избушки речушка недалеко, даже не речушка – ручей. Сроду там не рыбачил, что можно, думал, поймать, если эту речушку воробей перешагнет. Но тут доперло. Ружья руки не держат. Охотник никакой. Соорудил удочку. Крючок и грузило всегда с собой, а остальное – не проблема.
Нашел местечко, где поглубже, полчаса не прошло – и хариус. Да такой здоровый, каких я и на Абакане не ловил. Темный такой...
– Чёрный горбатый хариус? – смеюсь я, есть такая полулегенда, что настоящий вкус хариус обретает, когда достигает веса в килограмм, становится почти черным и горбатым. Но видеть мне такую особь не приходилось.
– Не горбатый, но темный. И – во... – Санька разводит руки, сантиметров сорок выходит... крупный экземпляр. – И весом почти кило. Или с голодухи показалось. А следом еще два попалось посветлее и поменьше. Но дальше, как отрезало... Хватит, мол с тебя и трех хвостов – не жрать пришёл.
Запалил костер, думал пожарю... Ага, не дождался. Сырым слопал, посолил и ел, вкуснее ничего не едал... Второго уже утром, запек в костре. Хариус такая рыба, его хоть сырым, хоть соленым, хоть жареным – всегда вкусный. Ну что, поел, подумал, медведь не тронул, с голоду не сдох, и картошки дома полный подпол. Без мяса перебьемся. И главное, уходил – жить не хотелось. Такая тоска. Денег нет, мяса нет. Вот ложись и помирай – хуже не будет. А тут – желудок сытый, солнце пригревает. И красота кругом такая. Короче – хорошо сходил.
Санька хохочет…
– А домой с пустыми руками?
– Почему с пустыми? А третий хариус? Один хвост-то принес. И если разобраться, не за тем и ходил. Это вы – бабы думаете, что мы туда только за мясом ходим или пить. Но не только. Тайга, она быстро мозги на место ставит. Ладно, да не пихай ты в рыбу лаврушку, ничего не клади. Хариус и с одной солью хорош – царь-рыба.
Н. Михайлова
Оставить сообщение: