– Я не могу его отпустить… – Ирина Васильевна Кангур пытается не плакать… Но отпустить – это про сына. А сын погиб в Донецкой Народной Республике. Уходя на интервью, еще читала: «Алексей Александрович Бозыков, 26.01.1993 г.р., ефрейтор гранатометчик. Погиб в боях за город Авдеевка». Господи прости, как мало говорят сухие строки информаций. Общее представление. Четкое и рассудочное. Эмоции выжаты. Ефрейтор Бозыков, «Алексей, Алешенька, сынок…» – вспоминаются в памяти строки из песни… Мать вытирает непослушные слезы. А они наворачиваются опять. Мне мучительно стыдно за себя. За профессию. За необходимость рвать хрупкую корочку раны на материнской душе.
На фото парень со смущенной улыбкой. Два автомата, каска, бронежилет. А вид не геройский. Будто даже теперь успокаивает мать «Мама, посмотри, у нас вон сколько оружия, здесь совсем не опасно».
– На фото Алексей и, с двумя автоматами выглядит скромным. Тихий был?
– Леша… он выступать любил, на сцене. Обычно парни смущаются, стесняются, а мой во всех сценках, стихи читал. На волейбол ходил. В выставках декоративно-прикладного искусства участвовал. Даже побеждал.
Стихи, волейбол, выступления…Нет, не тихоня.
– Хулиганил?
– За все время учебы никогда от учителей плохого слова не слышала. Ни об Леше, ни о ком из своих детей. Случалось, по каким-то предметам отставал, но скажу: «Надо подтянуть», и подтягивает. Он сильный был внутренне. Если решит – сделает. Я его так учила.
– Матурский характер? Вперед и никаких сомнений?
– Чиланский. Он же в Чиланах родился. На Матур мы переехали, когда ему два месяца было.
Родного отца Алеша не знал. Точнее – это отец отрекся от ребенка. А Ирина выяснять отношения и что-то доказывать не стала.
– Я Лешу до третьего класса одна воспитывала, – говорит она просто. – Потом, когда замуж вышла, вот Леша подошел и говорит: «Мам, можно я буду дядю Сережу папой звать?». Я ему ответила: «Это тебе решать. Хочешь – называй». И они ладили очень хорошо. Сергей его, как родного сына воспитывал. В обиду не давал. И его учил – «Никогда не склоняй головы. И учись давать отпор, если обижают».
Не долгим было женское счастье. Сергей умер, когда младшему ребенку был всего год. И теперь Ирина поднимала на ноги уже троих. И Алексей, как старший мужчина в доме, присматривал за младшими Толиком и Светланой. Молча, без упреков и обид. И было это ой, как не просто.
– Как я только ни пробовала на семью заработать, и скот держала, и свиней разводила. А потом начала на вахты ездить. С детьми дедушка оставался и Леша. Рано он повзрослел. Наверное, не надо было так, но если по-другому никак? Очень хотелось, чтоб ребятишки росли и бед не знали. Зарабатывала всегда хорошо. И почти все им отправляла. Могла ребятишкам и по тридцать тысяч отправить. Не боялась, что глупостей с большими деньгами натворят. И они не натворили.
Никакой работы Ирина не боялась – и поваром была, и в бригаде отделочников трудилась. А вечерами по телефону говорила с детьми. Они даже уроки по телефону делали. Также по телефону общалась и с учителями. И хотя находилась за тысячи километров, на Сахалине, никогда никто из учителей не пожаловался на ребятишек. Говорили: «Ответственные, уроки не пропускают…»
Как и каким чудом сумела она сохранить не только тесные связи с детьми, но уважение и материнский авторитет? Думается, сейчас, что личным примером, сильным характером и полным доверием. И только однажды Алексей это доверие обманул:
– Для него сильным ударом стало, когда Влад погиб. Они же двоюродные братья, а росли как родные всегда вместе. В душу жили.
Да, Владислав Бозыков – одна из самых первых горестных потерь Таштыпского района. Страшная смерть. Страшная даже для людей посторонних. А уж для брата…
– Леша очень тяжело переживал, он тогда стал заявление писать, чтоб уйти добровольцем. Я знала, что пишет. Через Сахалин подавал документы, через Абакан, раз шесть подавал. Но ему все время по здоровью отказывали. А потом приходит: «Мама, я в Сочи еду на вахту. Ты не бойся, но там связи не будет». Я еще удивилась: «Как же в Сочи, и не будет связи?». Сын объяснил, что так же, как и тут в тайге. «Ну вот мы в тайгу уходим, связи же нет? И там мы не в городе будем…»
И мать поверила. Алексей прислал и фото – привет из теплого Сочи…
– Меня после спрашивали: «Как ты не поняла куда он едет, мать?». А он никогда мне не врал. И терпеть не мог, когда врут. Всё всегда говорил в глаза. Я привыкла ему верить. На вахту значит на вахту.
Пожалел Алексей мать. Побоялся расстроить. И уехал он на СВО в составе ЧВК «Вагнер». Упорный парень нашел единственный путь отомстить за брата.
– Я бы с ума сошла. ЧВК, столько всего про них говорили. Там же столько сидевших…
– Алексей рассказывал, что нигде после он не встречал такой железной дисциплины, как у вагнеров, – откликается Ирина, – и просидевших, я тоже опасалась. И он мне ответил: «Мама со мной напарником мужик, четырнадцать лет отсидел. Но я про это даже не думаю, потому что он в бою мою спину прикрывает, а я – его. Мы с ним в одном строю». И Пригожина вспоминал, как хорошего командира. Говорил: «Мама, он нас на задание отправлял сам и встречал сам. Каждому мог руку подать. Различия заключенный ты, или доброволец – нет».
С той первой своей военной «вахты» Алексей вернулся через три месяца. Как окончился контракт. И сердце матери, поначалу не верившее в то, что вот он сын, рядом, живой, здоровый, поверило в счастье.
– Ты же никуда не поедешь больше? – спрашивала она сына.
– Никуда, – отвечал сын.
– Может, я тогда на вахту поеду. Ты за младшими присмотри.
И Ирина уехала восстанавливать Мариуполь. Да, да тот самый Мариуполь. Не могла она быть в стороне. А сын вновь ушел на СВО. Он тоже не мог быть в стороне.
– Если бы он только тогда сказал, что опять собирается на войну, если бы только сказал. Я бы осталась, я бы никуда не пустила. – Ирина корит себя сейчас, и тут же добавляет, – а как бы не пустила? Если сын решил что-то, его танкеткой не свернешь…
– В кого он такой?
– В меня… Я такая была. Мне Леша говорил: «Если бы ты, мама командиром бы стала, в армии дисциплина и порядок были бы железные, с тобой спорить нельзя».
Сильные женщины рожают и растят сильных мужчин. И все мифы о том, что настоящего воина может воспитать только отец, разбиваются о семью Бозыковых. Чем больше мы говорим с Ириной, тем четче и яснее вижу в сыне черты матери. Чувство достоинства, умение принять сложное решение и следовать ему до конца и внутреннюю дисциплину. О себе Ирина скажет: «Если мне надо, чтоб дрова были сложены сейчас. Я их сложу и дети будут рядом помогать».
Если Алексею было необходимо выполнить самую тяжелую и опасную из работ – работу солдата, он её делал. И вторая поездка будет последней для сибирского парня Алексея Бозыкова. Ирина уже на донбасской земле узнает, что сын пропал без вести… Я это знаю. И боюсь, боюсь спросить. Мне больно, а ей каково вспоминать. Хрупкая, невысокая… птичка с железным характером. Она – сама комок боли.
– Вы кем там работали?
– Да мне без разницы было, кем там работать. Начинала подсобным рабочим, потом штукатуром-маляром. Не умела, впервые делала. Всему училась, – говорит она негромко. Она вообще за весь наш более чем двухчасовой разговор не повысит голоса, выговаривая слова ровно, будто боясь, что вот сейчас поднимет голос и прорвется плотина материнского горя.
– Город сильно был побит?
– Да. Будто бы целая атомная война прошлась.. И люди там так настрадались… С нами работала Инна, она местная. У неё двое взрослых детей, их она успела отправить заграницу. А сама осталась. У них там в каждом доме есть катакомб, она там пряталась. Когда узнала, что мой сын воюет против Украины, сказала: «Правильный выбор. Русские своих не бросают. А наши – украинцы, хуже зверей. Они по детям стреляли». И вспомнила, раз она вышла из катакомба и попадание в пятиэтажный дом. В метрах трехстах – рухнул. «У меня, – говорит, – ноги одеревенели. Ступить не могу – и вижу танк. Я только глаза закрыла, сейчас раздавит. Танки никогда не останавливаются. А танк остановился. Оказался русским. Солдат выскочил из танка. Продукты дали, хлеб, тушенку, отвели меня с дороги. Вот что такое русские». И потом Инна ходила за сына моего молилась…
– Про Алексея как узнали?
– Брат позвонил. Сказал, что Леша в без вести пропавших, говорит: «Не скажу, ты нам не простишь». Я домой вернулась, вот уже второй год никуда не езжу… – и замолкает.
– Не корите себя, – вырывается… И Ирина также ровно и тихо продолжает рассказ.
– Вернулась. Я там, в Мариуполе, в прокуратуру ходила. Мне сразу сказали, что розыски – это не один месяц. Полгода, не меньше. Сказали, но как ждать? Я все время звонила, везде, куда могла. Писала, искала. А когда узнала, что убит... Такое отчаянье... Лежит сын где-то. Опять звонила. Кричала в трубку: «Вы хотите, чтобы я на Украину приехала. Я приеду. Я сама сына вынесу».
И ведь приехала бы, вынесла. У неё бы хватило силы на всё. Её уговаривали и успокаивали.
– Мне потом сослуживец сына, он сам с Донбасса, пообещал: «Я вынесу вашего сына». Я ему как-то поверила.
А потом матери прислали фото. Сына она узнала сразу. По очертаниям такого родного тела, лежащего в поле.
– Когда приехала в Ростов опознавать, мне отдали его: часы, крестик, блокнот, иконку и жетон. В блокноте было все расписано, как они на задания ходили. До 9 декабря всё. А десятого декабря он ушел на последнее задание. Попали под минометный обстрел.
Да, круги материнского ада. Ждать живого. Ждать без вести пропавшего. Ждать уже мертвого. Даже самая справедливая из войн, всегда несправедлива к матерям.
– Я долго спать не могла, я даже похороны не помню. Ничего кроме гроба. Мне потом рассказывали, что и как прошло. После похорон мне написали, что видели на Донбассе копию моего сына. Я даже как-то понадеялась, может, живой, может не того опознала. Потом думать стала. Часы же подписанные были и иконка. Нет. Нет. А так поверить хочется.
И в этом горе Ирина Васильевна остается сильной. Она постоянный участник всех мероприятий, которые проводит Фонд защитников Отечества. Мы и это интервью записывали в день, когда мамы погибших героев фотографировались с портретами сыновей. «Мать героя» – так называется выставка в Таштыпском РДК, в ряд лица женщин, обнимающих портреты погибших сыновей…
– Мне очень тяжело все это дается, я не могу его отпустить, – вдруг признается Ирина Васильевна.
– Так не участвуйте! – рвется возглас полный жалости. Но она качает головой.
– Нет. Я хочу, чтоб его помнили. Когда еще искала его, списалась с его солдатами. Леша же командир отделения был. О нем писали солдаты: «Такого командира еще поискать», вспоминали, что он всегда о своих солдатах заботился. Всех встречал и провожал. Писали – понимающий и грамотный командир. Вот такой он был. И пусть помнят таким.
Таким… сильным сыном сильной матери. Братом, готовым идти на смерть ради памяти брата. Смелым воином и заботливым командиром. И скромным парнем из таежного села Матур. Мы будем помнить. Иначе никак.
Наталья Ковалева
Фото В. Аникина
Оставить сообщение: