Малый Анзас – один из многих посёлков золотодобытчиков, разбросанных по горным речкам и ручьям Таштыпского района. Некоторые из них действовали еще до революции 1917 года. В 1957 году некоторые из посёлков ещё существовали, хотя уже не работали как прииски. Они интенсивно использовались государством во время второй мировой войны. За золото мы покупали у США технику как военную, так и промышленную. Помню бегающие по нашим дорогам Виллисы, Форды, Студебеккеры, работающие на полях Катарпилляры, Фордзоны. Когда крайняя необходимость в золоте отпала, таштыпские прииски закрылись и исчезли. Они не приносили прибыли. Помню лишь те, в которых успел побывать, и о которых пришлось услышать. Побывал в исчезающих Большом Анзасе, Кировском, видел Татьянинский и что от него осталось, слышал о Прокопьевском, Захарьевском, Петропавловском. Главным среди всех таштыпских приисков был Кизасский. В нем находился в советские годы и поселковый совет, названный Кизасским, переведённый потом в Малый Анзас.
Октябрь 1957-го – начало моей жизни в Малом Анзасе. Ему повезло больше всех. Вокруг было немного земли, которая могла быть использована в сельскохозяйственных целях, были покосы, была и доступная лесопромышленная база. Когда-то существовал даже колхоз, правда к моему приезду распавшийся. После ликвидации прииска здесь был организован лесопункт Таштыпского леспромхоза и золотодобывающая артель, использовавшая технику и другие коммуникации, оставшиеся после прииска.
Я устроился на работу штабелёвщиком. Не имея никакой профессии или специальности, я не мог претендовать на более высокую должность. Благо, в те времена можно было без проблем устроиться всюду. На верхнем складе, где я приступил к работе, шла раскряжевка долготья и штабелёвка сортимента. Верхний склад располагался в восемнадцати километрах от нижнего склада, в урочище Шаман, а нижний на берегу реки Оны. Вывозили лесовозами, и сплавляли мулём 25 километров до реки Абакан.
Работа была тяжелой, но она компенсировалась красотой места. Тайга, горы, кедрачи, говорливые быстрые речки и ручьи, таёжные птицы: кедровки, ронжи, звери и зверьки, визг бензопил, рокот трелевочных тракторов, костры, на которых мы жгли порубочные остатки, высокие штабели бревен, и особенный таёжный воздух, пропитанный влагой и смолой, – всё так завораживало, что кружилась голова. На перекурах и в обеденный перерыв мы усаживались вокруг костра, поджаривали домашнее сало и шелушили кедровые шишки. Обед превращался в пиршество. Глубокие снега дополняли сказочную картину. Тракторы утопали в нём, оседали на высоко спиленные пни. Приходилось снимать их с помощью домкратов и ваг. К этой операции привлекались все, кто находился в это время в лесосеке. Был там главный агрегат «Дерик», так мы называли трактор с газогенераторным двигателем, работавшим на древесных чурочках. Не помню, какую функцию он выполнял, не то трелевку, не то погрузку, но от его работы зависела работа всего верхнего склада. Он так часто ломался, что у нас выработалась привычка приветствовать друг друга ироническим возгласом: «А дерик не работает!» Работал на нем многострадальный Паша Дубасов, конопатый, улыбчивый, добросердечный парень. Мы всей душой жалели его.
Шаман – это горный хребет, доминирующий на юге Хакасии. В месте, где заготавливал древесину Анзасский лесопункт, мало было ветров. Если и дули ветры, они неслись по вершинам гор, а в долинах снег лежал более чем метровым и девственно чистым слоем. Мы заготавливали кедр, так как другой хвойной древесины в этом урочище не было. Чтобы спиливать деревья низко, надо было откопать их до земли. Вокруг ствола образовывалась глубокая снежная яма. Приходилось копать траншею для отхода в безопасное место, иначе при падании дерево могло зацепить вальщика комлем.
Через некоторое время мне доверили валку, и однажды я едва не был выброшен падающим кедром из снежной ямы. Я нарушил правила техники безопасности, спилил дерево, не сделав скола. Кедр был нетолстым и рос так вертикально, что когда я спилил его, он осел на бензопилу и стоял. Так было тихо в тайге! Шину зажало. Я дернул бензопилу и сдёрнул кедр с пня. Он повалился, но пилу не отпускал. Боясь за пилу, я продолжал дёргать и упустил время для отступления. Комель кедра пронесся вверх, вскользь задев меня и порвав на мне телогрейку. Всё-таки я успел отклониться в сторону и упал в прокопанную траншею. Рискуя, я подверг себя опасности и едва не сломал бензопилу. Я не осмелился рассказать бригаде о своей оплошности. Правила техники безопасности нарушил не только я, но и мастер участка, отправив на валку меня одного. Было ещё много критических моментов за время моей работы в лесопункте.
Сейчас я удивляюсь тому, что за эти четыре с половиной года работы в Анзасском лесопункте я смог побывать едва ли не во всех окрестностях прииска. Несмотря на то, что лесосырьевая база в округе была богатой, она была труднодоступной, а доступная была разбросана по разным урочищам. Лесопункт работал и на Шамане, и в Березовом логу, и на Мишихе, и в пойме Большого Анзаса, и на Кубайке, и в Артасе, дважды заезжали на Усть Ону, в Антонов лог, метались в поисках более доступной древесины. В 1959 году по льду реки мы пробили дорогу вверх по реке за 60 километров до Большого Она. Построили там общежитие, столовую, баню и другие хозяйственные объекты. Дороги в Туву через Большой Он тогда ещё не было. Она только прокладывалась на карте геодезистами и маркшейдерами. Когда дорога была построена, туда ринулись абазинские лесоперерабатывающие предприятия. Появилась возможность вывозить древесину лесовозами.
Но и на Большом Оне мы не удержались долго. Дорого обошлась заготовка и сплав леса. Была попытка брать его с крутых склонов с помощью ВТУ-3 (воздушно-трелёвочная установка), но и они не оправдали себя. Когда лесопункт выработал всю легкодоступную древесину, над ним нависла та же угроза что и над приисками. Когда геодезисты прочертили на карте железнодорожную линию Абаза – Безымянка, малоанзасцы обрадовались: «У нас будет железнодорожная станция!» Но эта мечта не сбылась. Разработку Безымянского месторождения железной руды отложили, найдя более доступное где-то в Иркутской области. Такой прошел слух, а слухи, как известно, сбываются чаще предсказаний провидцев. Вскоре после моего переезда в Таштып в 1962 году, Анзасский лесопункт закрылся.
Начав с профессии штабелёвщика и пройдя почти все рабочие профессии, я закончил лебёдчиком ВТУ, и фотография моя висела на Доске Почёта лесопункта. Я получил несколько благодарностей от администрации леспромхоза.
Работа на ВТУ-3 до сих пор мне кажется сказочной. Представляете: между кедрами над просекой на тросовых перемычках высоко натянут толстый жесткий трос. Так называемые башмаки удерживают его на нужной высоте. По тросу на гору бегает каретка, которую таскает, поднятая на гору лебедка. На её барабане намотан мягкий трос, с помощью которого она и поднимает каретку. Каретка подтягивается к стопору, установленному в нужном месте. Стопор её удерживает и каретка открывается. Из каретки выпадает крюк с чокерами и опускается на землю. Рабочие цепляют готовый сортимент. Лебёдка поднимает их на высоту, к каретке. Каретка закрывается, захватывая крюк с брёвнами. Стопор отпускает каретку и лебёдка спускает её вниз. Внизу рабочий отцепляет бревна, звонит по телефону лебедчику наверх: «Вира!» (они же не видят друг друга). И процесс повторяется. Всё на автомате, лишь лебедка, снабженная двигателем от автомобиля ГАЗ-51, своими выхлопными газами портит лесную атмосферу. В лучшие дни мы бригадой спускали вниз, к лесовозной дороге до 60 кубометров леса. Сначала, конечно, прорубается просека, по которой на расстояние в полтора километра лебедка поднимает себя. Там она крепится к устойчивым пням и монтирует всю установку. Более чем по пятьдесят метров по сторонам от просеки вырубается деловая древесина. Воздушная трелевка позволяет сохранить лесной подрост. Работа идёт на крутом склоне. Опасно! Однажды один из нас едва не погиб.
Ощущаешь невероятный восторг, когда каретка с брёвнами визжа на всю тайгу, мчится по тросу вниз. Трудно представить по описанию. Это надо видеть! Такой же восторг ощущаешь, когда зимой после работы, словно в детстве, катишься с горы на специальном лотке. К лебедке поднимаешься полчаса, а скатываешься вниз за две минуты!
Прежде чем доверить мне такую сложную установку, меня отправили в поселок лесозаготовителей Киринжуль этого же леспромхоза на месячные курсы.
Александр Тихонов
Продолжение следует…
Оставить сообщение: