О матери всегда много и вслух. И тысячи песен и стихов о матери. Об отце мало и скупо, будто вскользь. Почему?
Почему до сих пор никто не догадался массово и плотно рассказать о роли отца? Да-а-а… и я не возьмусь – широко и обстоятельно. Но вскользь…
* * *
Тун Пайрам. Поляна, раскаленная солнцем. Мужчина и девочка лет пяти покупают мороженое. На девчушке поверх сарафана отцовская рубашка, перехваченная лентой. Папа в майке. Плечи у отца уже алые от солнца. Морщусь невольно, представляя, как горят его плечи от солнечных ожогов.
– А мы на ослике покатаемся? – тянет малышка отца.
– Покатаемся.
Папа раскрывает яркий зонтик и держит его над головой дочки. Она рвется вперед, нетерпеливая, как все дети, папа идет вслед. И зовет тревожно:
– Лиза, Лиза! Под зонтик иди. Обгоришь.
* * *
Сын в армии. У меня состояние истерическое. Слезы сменяются радостью – позвонил! Радость – тревогой – почему не звонит. Тревога – досадой на мужа. Истукан, истукан чертов, все, что он может сказать, это тупые штампы:
– Год – не два, сейчас не армия, а детсад, войны же нет, что случится-то?
Интересно, у него сердце есть?
Встречала сына в Абакане. В Таштыпе звоним, мол, доехали, вышли в центре, чтобы пройти по родному селу, через час дома будем.
Идем неспешно и вдруг… бежит, муж бежит. Странно так, неловко. Но бежит.
– Сына, сына, отец, вон…
И рванули навстречу двое мужчин. Сошлись, столкнулись, обнялись – попробуй оторви. И вижу, отвернувшись в сторону, муж вытирает слезы. Слезы.
– Ну ты что, пааап, – теребит сын. – Я же вот, ты чего? Год – не два, и не война же.
Господи, что ж они все про войну?
* * *
Семейный поход. Ноша за плечами у всех. Даже у младшего, тогда шестилетнего. И идти вроде недалеко, но сынуля устал, канючит, тянет с плеч рюкзачок.
Уже хватаю его груз, муж перехватывает руку:
– Сам донесет, мужик растет.
Сын плачет. Муж объясняет:
– Тайга… мужчина… ты же сильный…
Дошли. Лезу в рюкзак мужа за покрывалом. У отца сверху добрая половина сыновьего груза: шлепки, мячик, курточка…
Когда успел переложить? А сын горд неимоверно. Он выдержал. Он сам донес свою ношу. Он – мужчина.
* * *
А в начале 90-х не было УЗИ. И всю беременность Мишка ждал сына. Две дочки-то уже были.
– Родишь дочку – оставайся в роддоме, – ворчал сердито.
Но жена родила Алинку. Из роддома, конечно, забрал.
Через месяц у магазина, качая коляску, ворковал:
– А кто там плачет? Ой, моя девочка плачет, моя принцессочка плачет…
– Кто-то сына хотел? – спросила с иронией.
– Да на кой они, эти хулиганы? Вот она красавица моя, доченька!
* * *
Про суровый мужской метод воспитания. В седьмом классе сын знакомой вознамерился бросить школу. Не били, не обижали, просто он так решил. Подростковый бунт во всей красе. Убеждали. Уговаривали. Возили к психологу. Мальчишка стоял на своем. Армия, права – и идите вы к черту.
– Что ты молчишь, – не выдержала мать. – Ты же отец! Скажи ему!
– Да что говорить-то. Не хочет учиться – пусть работает. Отстаньте от него. Возьму с собой в тайгу.
– Зимой? В вагончик? Лес валить? – впала в ступор жена.
Но мужик сказал – мужик сделал.
И четырнадцатилетний бунтарь отправился в тайгу. Десять дней мать грызла ногти. У всех детей новогодние каникулы, горки, коньки, елки, все дети на глазах, а сын там…
Через десять дней сын был дома. Выспался, поел и молча собрал в школу учебники.
– Что ты там с ним делал?
– Работал, – пожал плечами отец. – Научил сучки рубить, тоже пригодится.
Надо ли уточнять, что сын школу окончил? И уже на третьем курсе института.
Наталья Ковалева
Оставить сообщение: