А подумать ни героизма, ни романтики: грязь, пот и тяжелый физический труд, иногда нудный, но волей неволей залазишь в костюм рубахи парня: бабы, дорога, водка и любую беду монтировкой разгоню. Да ты анекдоты забавы ради найди о дальнобойщиках, почитай и все поймешь. Как-то так я и жил. Меня устраивало от своих уважуха, девки любят, бабки ну не как у олигарха, но тоже есть, а тратить их красиво я умел. Сейчас вспоминать чудно, как не о себе рассказ. Но было.
Вот как раз и прошвырялся я деньжатами. Восьмое марта корячилось на горизонте, подружек у меня тогда был вагон, и ни одной постоянной, но перед праздником очень хотелось заработать. Убалтывал одну очень своенравную девушку, та еще заноза попалась – зацепила. Ни в какую не мог не то что на любовь, даже на жаркий поцелуй раскрутить. Гордая… Улыбалась, не гнала, радовалась, когда заезжал, вроде ждала, но другом считала. А мне уже как-то в подружках ходить у неё надоело. И вот для неё мне и нужен был не только кабак, цветы и все прочее, а что-нибудь подороже и позаковыристее вроде тура в жаркую страну.
Погода заколдобила на неделю – то дождь, то морозы, то снова дождь. Таскать лес по тайге, а тем более через перевал, никто не рисковал. Себе дороже. Вот тут срочно понадобилось выдернуть лес одному мужичку, и он за срочность платил.
Дури во мне тогда был запасец не на одну тонну. Согласился, причём лесовозом я не располагал. Приспособил бортач – шоссейник. Чистой воды дебилизм. У него проходимость не та. Не буду вдаваться в технические характеристики, скажу только, что возить на нём лес, канеш, можно, и многие возят. Но это всё равно, что пытаться чурки колоть плотницким топориком. Вроде одно и тоже орудие, а несподручно. Но… нарастил рога над бортами и выручай батюшка авось. Всемогущее словечко, оно частенько выручало. Вся беда в том, что «Авось» – парень ненадежный.
Думаю, тебе уже ясно, что песня будет про то, как слетел я с перевала. Ну, да, слетел… натурально, ласточкой, – а не надо соваться в рейс в дурнопогодь, когда на дорогах – нюшка и под колесами стекло. И перегружать машину выше рогов хлыстами длиннее положенного метража – тоже акт самоубийственный. Это скажет любой ученик автошколы. Чем длиннее лес, тем хуже манёвренность на поворотах, а чем выше грузишь, тем больше машина проигрывает в устойчивости. Всё просто! Но простые вещи доходят до нас почему-то очень трудно. Особенно если есть шанс вывезти все за один раз, а не мотаться дважды.
Забавно, но я тогда уже мог лекции читать о том, почему дураки на трассах бьются, и оченно гордился, что сам в переделки не попадал. Почему-то думал, что уж я-то точно не вляпаюсь. Мне-то хватит мастерства провести «короеда» и через Буйбу, и хоть по Чуйскому. В сорок очень сильно веришь в себя, и кажется, что всё ты знаешь и всё на свете можешь. А если тебя еще в сорок накрыло любовью, как кролика шляпой, то вовсе пиши пропало. Таежники-мужики говорят, что даже марал от любви слепнет и глохнет, и его легко на манок взять. Потому что прет, как дурак, напролом, не оглядываясь. Пер и я.
И даже когда «татарина» в тайге засадил, не остановился, откопал и снова за баранку. Видно серьёзно меня решил бог дорог проучить и позволил дойти до макушки перевала без особых приключений. После подъёма (особливо на КамАЗе) выматываешься, как чёрт... Песня такая есть, слова ты, может, и помнишь. Её, правда, не так часто крутили, как «Крепче за баранку...», но зато она куда точнее про нашу работёнку говорит. Так вот есть там слова: «Пусть побуксует, ежели не трус, в осенней глине, чавкающей жирно, ему тогда покажется, что груз он тянет лично сам, а не его машина».
Я лучше не скажу, куда мне до поэтов. Но ощущения такие, что к макушке перевала, если подъём крутенёк, спину и плечи обычно ломит так, точно прицеп к не к тягачу, а к тебе прицеплен. Ноги устают зверски, да это скажет даже тот, кто долго шёл на легаше по любой дороге.
Да, вползти в перевал трудно, зато чаще бьются именно при спусках. На них определённый расслабон уже пошёл, не так напряжно и оченно хочется покурить. И покурил... Небрежненько баранку придерживая одной рукой. Красава-парень! Девки бы увидели – умерли б от любви и страсти. По всем правилам под перевал идти надо на пониженной, и ни в коем случае не гнать. И так, знаешь ли, пятнадцать тонн за плечами – добрый ускоритель. Но кто так делает? Пальцем ткни? Чуть пошел вниз, так газку и подкинешь, машинально даже, вроде как – дорога к дому, лошадь сено чует, полетели километры. Подкинул газку и я. А погода веселилась от души, морозец хряпнул, после оттепели, снег забросало очень уж часто, видимость не нулевая, но как у алкаша после стакана спирта – мутно и веселье предполагается. И прозевал я поворот, причём на знакомой трассе. А он, гад, заковыристый. Из тех, что зовут «тёщиными языками».
Ты просил пояснить: почему «тёщин язык». А я откуда знаю?! Тёщ у меня за два брака не водилось. Но радиус поворота навскидку градусов 15-20, и фактически тебе на коротком участке надо «дуру» с прицепом развернуть почти в противоположную сторону. Тут очень опасно и резко тормозить, и тем паче разгоняться. Тормознёшь – занесёт прицеп и свернёт в ножницы, а разгонишься – тупо вылетишь с дороги. Скоростёнку при подходе к нему постепенно начинаешь сбрасывать за полкэмэ. И входишь мягонько и нежно, как в любимую женщину. Ну, это если за рулем не идиот. Я тогда был как раз таким молодым идиотом.
Когда этот поворотец на меня лоб в лоб пошел резко сбросить скорость я уже не мог, такова уж особенность КамАЗа – с повышенной на пониженную шустро не прыгнешь. Хотя пытался, но как шёл по прямой, забыв о повороте, так вниз красиво и пошёл. К счастью или беде, неповоротливый прицеп занесло, и юзом мы душевно пропёрли полсотни метров вниз. Вот там и схватили камешочек размером с крепенькую избушку.
Как раз со стороны водительского места. Машина набок. Уже после мужики рассказывали, что мою машину вытаскивали, а у меня, каюсь, так и не хватило сил посмотреть, что там и как, колесо с моей стороны практически под кабину ушло. И саму кабину так перекорежило, что чудно как меня там же не сплюснуло, точно шпроту в банке. Ясно, что в момент удара я ничего этого не знал и не чувствовал, приложило меня душевно башкой о дверцу. И, как говорится в романах, провалился в полночную тьму. А когда в себя пришёл, бедолага-КамАЗ уже лежал на боку.
Вот что сейчас подумал, про аварии в фильмах всегда прикалывало, что герой ещё что-то говорил или умные инструкции выдавал пассажирам. Сказки всё это! Если не выработана за годы мотаний по дорогам до автомата техника вождения – ни черта ты уже не сделаешь. Мыслишь вовсе не ты, такое ощущение, что тело умнее тебя становится, и оно уже решает. А в голове в тот момент – маты и всё. Я не успел даже выдать: «Так твою мать!». Мелькнуло хорошее русское слово, означающее в переводе с матерного на литературный – «Всё, приехали» С этими проникновенными думками я и вырубился. И видно мое тело тоже не сплоховало – ноги и грудь я уберег. Не подставился любимой баранке, ушел в сторону. Короче, требуха осталась цела
Когда глазёнки продрал, понял, что мне шибко повезло, и я жив. Мне в жизни радостей приходилось испытывать куда больше, чем горя. С чем эту сравнить, не знаю. Когда женщина, за которой ты, как идиот, бегал долго и упорно, сдалась, и ты уже на финишной прямой – это счастье. Но оно примерно вполовину меньше того, что накатило на меня. Сколько минут я просто балдел от того, что живой, не скажу. Боли не чувствовал. Наоборот, казалось, что могу этот чертов лесовоз на руках вытащить и поставить на трассу. Срочно захотелось действия.
А вот когда попытался действовать, понял, что не могу. Кабину повело, руль перекосило. Руку выше локтя держала баранка, а кисть впечаталась в смятую бочину, и их намертво запер рычаг стояночного тормоза.
Ужастиков про ситуации, когда в такие переделки попадали водилы на трассах, сколько угодно. Особенно один в ходу, где бедолага себе всю ночь руку перегрызал, чтоб вырваться. Я им не очень верил, да и не верю до сих пор. Предел человеческим возможностям всё равно есть. Не соболь же человек, чтоб себе в капкане руку отгрызать, мы куда трусливее зверья, и весьма чувствительнее к боли. Так что подёргался, подёргался и понял, что не выберусь сам, а до рацухи не достать. Правда, удалось дать гудок несколько раз, давить на него пришлось подбородком, спасибо, рост позволил. Но то ли не слышали меня, то ли машин не было. Пока шёл в перевал, в кабине нагрелось, как в бане, но меня тогда затрясло, и холод показался собачьим, просто зуб на зуб не попадал. Икота накатилась ни к месту, ни к чёрту.
Полежал ещё сколько-то, нежно обнимая рулевое. Соображал, что делать. Попытался руку освободить, стал её выкручивать, поначалу осторожненько. Даже показалось, что подаётся, но удалось стащить только свитер. Время на одуматься было, ещё чуток посоображал. Вспомнил, что в таких случаях первое, что надо сделать – принюхаться: есть ли запах топлива в кабине. Разом вспомнил, что баки полупустые и если где-то пробиты, не дай боже искра... Когда баки полны под завязочку – взрыва могёт и не последовать, это тоже каждый дурак знает. Втянул воздух и…почувствовал, очень сильно и очень реально. Солярка! Она, понятно, взрывается не так, как бензин, но тоже рвёт за милую душу. Горючее потому и горючее, что очень даже хорошо горит... В деревнях бабы у нас, случалось, солярку просили для керосинок. Не знаю, как уж они у них там работали, но просили.
Ну, без уходов в лирику... Очень явно помню, что подумал: «Рванёт», а дальше мыслей не было. Запаниковал, накатился страх. А треклятый запах уже не то что кабину – мозги насквозь пропитал, в горле от него запершило. И привиделось мне, что баки пробиты и существенно, и течет горючее душевно и тут… Одним словом, друг, я такого страха сроду не испытывал, и опять сравнить не с чем. Попробую нарисовать, хотя что там? Без толку. Горло сжалось, что ли, а мозги стали очень холодными, ледяными, и в них одно засело: «Рванёт…рванёт…рванёт.» Но самого как будто уже подожгли, разом согрелся до пота. Вот тогда я со всей дури руку и рванул. С матом, с воплем, с соплями и слезами – жить так хотелось, как никогда до этого. Я даже не понял, что ободрал кожу чуть не с мясом и фалангу пальца оставил. Да, друг, что руку изуродовал – простить себе не могу. До перевала любил я струны перебирать. Но тогда гитара была последним, о чем я вообще мог думать. Да какая гитара, предложи мне тогда калекой остаться взамен на жизнь – не думал бы даже, согласился. Потому что когда тебе в глаза смерть заглядывает, ничего ценнее жизни нет. Без разницы какой, пусть инвалидом, калекой, но жить. И еще, я даже молиться тогда не мог, не было никаких других мыслей только одна, прошивающая насквозь «Жить, жить, жить»
Больно ли было – не понял, скорее всего уже было, но только так легко стало, что я о боли забыл. Выбрался через пассажирскую дверь. Точнее сказать – через верх, и мне очень повезло, что её от удара не заклинило. И – давай бог ноги от машины, даже кровь не останавливал. Страх – хороший ускоритель.
Взлетел, …а машин-то нет. Погодка такая, что кататься желающих маловато. Сколько плясал наверху – не скажу, мне тогда казалось, очень долго. Но остановил первую же машину. Жигулёшка, в ней пожилая пара. По счастью – без лишних разговоров в салон пустили, и не побоялись, что я им чехлы кровью залью. Лица перед глазами до сих пор, а имени не спросил. Женщина засуетилась, сразу потребовала аптечку, чтоб перетянуть мне руку. Но я во всю дурь заорал, чтоб уезжали. Рванёт сейчас! Виделся мне тогда взрыв наподобие ядерного, вот сейчас взметнется из под горы и все: обвал, лавина, черт знает, что еще.
Мы в сторону откатили, остановились. Женщину, я её, помню, всё мать называл. И постоянно себя заставлял держаться, а всё уже тогда поплыло... Почему-то упорно кровь пытался ладошкой собирать. Так вот, женщина настояла, чтобы руку мне осмотреть и обработать. Но когда к обочине сошли, вот тут на меня и навалилось всё до кучи. Опять же описывать трудно, что такое боль. Мне казалось, что не она во мне сидит, а я в ней. И болит всё: руки, ноги, грудь, спина, голова. Я не заскулил даже, а завыл в голос. Спасительница моя тянет руку к себе, чтоб жгут наложить, кровь-то с меня всегда, как с барана бежит. А я не даюсь, прижал к себе и качаю, как ребенка. Хорошо, что она тогда не уговаривала, а как то строго так со мной, что-то вроде того сказала, что «Вы же мужчина, терпите» И я немного в разум вошел. Собрался, даже извинился, помню.Вызвали они «скорую» в первом же посёлке. Врачи быстро примчались, оказалось, что помимо покалеченной руки – ещё переломы рёбер, вывих ноги... И они очень удивлялись, что я ещё поднялся в горку. В больнице же после детального изучения сообщили, что присутствуют травма позвоночника – позвонок практически выбит, сотрясение мозга, ну, и ушибы до кучи. И всё это – семечки, потому как родился я не в рубашке, а в бронежилете. Одним словом, дураков дорога учит – выживают не всегда. Да, именно тогда я себе спину угробил, а годы за баранкой просто довершили начатое.
«Татарина» моего подняли уже через трое суток. Бак был целехонький, и не пахло соляркой, и я, в принципе-то, мог как-то уж отдышаться и дождаться помощи, обошедшись без дополнительных увечий. Но, Вадим, не мог я дожидаться – у страха глаза велики... Вот тебе и весь героизм и романтизм моей профессии...Наверное, надежд твоих я не оправдал. Но уж как есть.
Сейчас думаю, сколько бы я за тот рейс срубил? Тысяч пятнадцать - двадцать, не больше, вот в такую сумму себя и оценил, считай. Жадность, тупость и трусость. Понимаешь, какая штука, рисковать собой, любимым, можно, если на кону очень важное что-то, а не три пятитысячных. Да хоть миллион... Не стоит того. Вот так.
Хотя был один плюс. Когда с больнички вышел, забрёл к другу на огонёк, пацаны у него шумели, жена что-то бегала утрясала, успокаивала. Почему-то так жить захотелось. И очень серьёзно жить, чтобы пацаны бегали, и жена пироги пекла. Знаешь, страшна даже не сама смерть, а бессмысленность того, что до неё... Тогда сидел, смотрел на жену приятеля, ребятишек, думал, что вот тогда останься я на перевале, не было бы никого, кого моя смерть огорчила бы. Ни человек, а пыль дорожная. Прожил глупо и также глупо по собственной дури погиб. Сдуло с кабины ветром, и ни памяти, ни имени – веночек на обочине и холмик на кладбище. Может, потому и помню перевал, что он стал чем-то вроде вешки. Вот до неё была одна жизнь, а после – совсем другая. И дело даже не в травмах, хотя они вылазят до сих пор. А в чём-то другом, здорово я тогда научился ценить руки, ноги, мелочи, которых не замечал. И долго ещё удивлялся, что живой. Просто живой, и всё. Когда выбрался на прогулку, и так удивился, что небо синее, город красивым показался до чертиков, хотя какая у города красота ранней весной? Никакой. Воробьев кормил и млел от счастья, так, будто только что кругосветку одолел или наследство свалилось от дядюшки.
А еще, тогда в больнице, когда радость моя, ради которой я собственно все это и затеял появилась, я сразу понял, что все , моя она. Такой у неё в глазах страх стоял, что я даже бравурную речугу на полуслове прервал. Наверное, самое дорогое, женщина, жизнь, семья все-таки нам дается свыше, не покупается. А вот так, как подарок небес: бери, дурак, пользуйся и береги.
Владимир Михайлов
Оставить сообщение: