– На дорожку…
Семён обернулся, я в проёме его ещё пару минут видела. Будто не хотел уходить, будто чувствовал. Махнул на прощание и вышел. А я уже знала, что не увижу больше, уже знала. Понимаете? Не понимаете… Утром, едва солнце поднялось, кинулась по делам и ждала звонка от Броника… Что-то делала, полы мыла, постельное с кроватей содрала – в стирку. Ещё с его запахом. И ждала звонка. Целый день. Бронька только на другой день позвонил:
– Ну, всё…
И трубку бросил. Как всё просто, оказывается… Упокой душу невинно убиенного раба твоего, Семёна Лазарева…
Через неделю Броник приехал, сидел на корточках перед печкой, курил, потом на пол лёг… Манера у него такая – вытянуться на полу во весь рост и руки под голову закинуть. Вот прямо у печки и вытянулся. Я зашла с подойником, перешагнула через него. За цедком потянулась…
– Несчастный случай. Машину под перевал спустил, – сообщил просто, без печали, как будто: «Дров нарубил» или «Картошку протяпал».
– Замолчи! – заорала.
Поймал за ногу, вцепился… И вдруг давай ноги целовать. Откликнулась, такой во мне комок сидел, такой узел… Господи, мы два животных… Прости…
***
Это я ей предложил. Зачем? Думал, прихлопну её красавца, как комара. И не пожалею. Не за что его жалеть… В последний раз, когда она мне синяки показала – по груди, по животу… Продуманный, сволочь. В лицо не бил, чтобы соседи не видели… А она молчала. Гордая. Бежать от него надо было, но как же она побежит? Улыбалась: счастливый брак, денег куры не клюют…
А знаешь его любимую забаву? Рассказать, как он её по ночам?… Он же знал, что я её… люблю. Да нет. Не люблю – сохну, реально сохну. Видел, как шкура сохнет? И как её на солнце корежит? Ну, вот так и меня… Алька, Алька – цветок полевой. Я, как пьяный ходил, когда она мне в руки первый раз зрелым яблочком легла. Да вон в машине и легла. Довозил её с района, а она на заднем сиденье заснула. Спит, и ворот у кофточки ползёт. Ну, пуговка расстегнулась одна, потом другая… Озверел я тогда, что ли. А она и не сопротивлялась даже особо, куда там! Отвечала, да как отвечала. Как шальная. Я счастью не верил, думал: всё, не отпущу теперь.
Говорю:
– Хочешь, на руках пройду?
Мы на берегу стояли, над самым обрывом... Внизу – река, вверху – небо. И метров двадцать до воды. А она мне:
– Помири нас Семёном…
Это когда Сёмка от неё ушел первый раз ещё. Хобби у мужика было уходить-приходить… Я его аккурат чуть выше этого места и спихнул.
Ладно, закурить есть? Даже вспоминать что-то тошно. Черепок под монтажкой хрустнул, как арбуз. Слышал, какой звук бывает, когда арбуз на пол падает? Ну, как-то так. Добивать не пришлось. Затащил в салон, завёл и – под бережок. Машину жаль, его – нет… Муторно просто.
***
Я знала, что Броник всё сделает. Это у него правило – мужик сказал, мужик сделал… Странный он, Бронька, из таких в войну герои выходили. Всё справедливость рвётся установить. Но нет её, справедливости. Что заслужил, то и получил. Мы сами эту жизнь делаем, как умеем… Я за Семена вышла, хотя знала, что Бронька ждёт, когда мне восемнадцать исполнится. А до восемнадцати он – ни-ни. Целовались, обнимались… А дальше – нет. Я не позволяла. Да… Рыцарь печального образа: длинный, худой, жилистый, а силы, силы в нём сколько! На руках меня носил, не как обычно носят, а на ладошках поднимал, легко. Что меня! Он мог машину за передок поднять.
А у Семёна другая сила. Он деньги носом чувствовал. Сколько же в нём жизненной жадности всегда было. Даже не подумала бы, что одного удара хватит… Зря нас Броник познакомил. Сёмка всё к себе всегда тянул. Всё, что красивое, дорогое, вкусное. Помню, торт купила, это ещё когда Семён только раскручивался. Один магазин был, и всё в этот магазин уходило. А очень сладкого хотелось. Смешно даже: он это сладкое тоннами возил в свою лавчонку, а дома – нет, всё до копеечки в дело, лет пять так жили. Нет, поменьше…
Но жили же. И вот я тогда торт купила, мне двадцать исполнялось, юбилей… Я же за Сёмку в шестнадцать выскочила, перепугался он, бедненький, что посадят. Вот и женился. Мама на свадьбе причитала по мне, как по покойнице: «Ой, да доченька, ой, да что ты делаееееешь!» Что я делаю? Я знаю, что делаю.
А, так вот торт... Купила я его с пособия по безработице, как раз все деньги на торт и ушли. Что удивляешься? Да это Семен подсказал, чтобы встала на учёт в службу занятости. Копейка в доме лишней не будет. Принесла я этот торт, вышла кур покормить, захожу, а Сёмка уже себе кусок отрезал. С вишенками. Знаешь, такие вишенки из желе, я очень их люблю… Вот он кусок отрезал и все вишенки себе в тарелку сложил. Как я рыдала, такая истерика была! Никогда ему этих вишенок не прощу…
***
Мы с Сёмкой с первого класса дружили… Ну, как дружили? Я учился, он списывал. Он дрался, я впрягался. Чёрт знает, жалел его, что ли... Как понять почему? Хилый он был, но занозистый, гад. С самого детства такой. В шестом классе взял и в кроссовки в спортзале напрудил Рыжему. Этого Рыжего вся школа боялась. Он из Сёмки копейки тряс. Вот тот и отмстил. По уму – его косяк, его ответ. Но у Сёмки свой ум, набекрень... Рыжему кто-то из наших сказал. Он Сёмку поймал. А тот, не будь дурак, на меня пальцем ткнул, типа сам ни при чём, вот кто виновный. Как они меня тогда метелили! И думаешь, я зло тогда затаил? Ни черта подобного. Меня черт перешибёшь, отбился и от троих, штакетину схватил и заорал... Испугались: «Бешеный, уходим». Сёмка бы рыдал, а после кровью плевал бы. Куда ему против Рыжего... Ничего, синяки быстро сошли, на мне ж, как на собаке. Сёмка после всё в глаза заглядывал и юлил. То сигарет подкинет, у отца стырит, то шоколада. Мне противно делалось: ну виноват, виноват, скажи по-пацански. Так нет, вроде он не при делах, а жалеет побитого товарища. И даже тогда понимал его… Да… Алька меня подломила.
Я её на танцах увидел первый раз. Тоненькая такая, светленькая, грудки сквозь блузку торчком, и сама светится. Ну, ты видел иконы в храмах? Как лица у них светятся? Вот и у Альки… Глазища большие, и сперва я только эти глаза и видел. Стоит у стенки такая потеряшка. И – всё. И вшторило… Бывает она с первого взгляда. Ну, я уже к тому времени отслужил, а она – что там? Девчонка, как раз мне до середины плеча… Берёг я её, себя так не берегут. Не мог на другую даже смотреть, все стали серыми. Одна Алька – огонёк. Дыхание сводило, как от удара, когда видел, как ко мне идёт… На том бережку мы и встречались… Встречались, встречались…
Сёмка, дружок закадычный, ну куда там – тогда ларёк свой открыл: сникерсы- марсы, презервативы, сигареты – миллионер, твою дивизию! Я-то что, шоферил, ну и на него тоже задарма, по-дружески. Вот пока я его сникерсы-марсы таскал, он Альку и… Да по-людски бы, понимаешь, по-людски я бы понял. Пришёл бы, повинился… Так нет спросил, типа удивился:
– А ты что, Альку ещё не того? Так я тебе помог.
Вот так. Как танком наехал. Сел и мычу, сказать ни черта не могу. Сломался я тогда. Пить не пил, всё, как обычно было, даже сникерсы-марсы таскал. Только мертвяком себя чувствовал. А потом его жениться заставил. Понимаешь, нельзя с ней так, светлая она, Алька, всё чуда ждала… Дождалась. Сказал этому уроду, что заяву напишу, если не женится. Ей тогда шестнадцать едва стукнуло…Женился, куда бы он делся…
***
«Убийство на берегу реки». Газета «Знамя труда», Караганский район, Кремнегорская область.
Следственным отделом по Карагинскому району следственного управления Следственного комитета Российской Федерации по Кремнегорской области возбуждено уголовное дело по факту обнаружения на территории Карагинского района трупа 27-летнего жителя с. Карагино с признаками насильственной смерти по признакам состава преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 105 УК Российской Федерации (убийство, то есть умышленное причинение смерти другому человеку).
В ходе первоначальных следственных действий лицо, совершившее данное преступление было установлено, им оказался 27-летний житель Р. с. Карагино, не женат, детей на иждивении не имеет.
Установлено, что 17.10.2012 на берегу реки Клименки в12 км трассы М32 между двумя знакомыми произошёл словесный конфликт, в ходе которого обвиняемый умышленно, на почве личной неприязни и с целью причинения смерти потерпевшему, осознавая, что от его преступных действий неизбежно наступит смерть последнего, и желая этого, со значительной физической силой нанёс имеющимся у него монтажным ломом удар в область основания свода черепа, причинив при этом потерпевшему телесные повреждения, повлёкшие его смерть. Смерть потерпевшего наступила на месте происшествия. С целью сокрытия преступления гражданин Р. усадил труп гражданина Л. в автомобиль Toyota Camry (госномер М999ММ) и столкнул в реку.
В настоящее время лицу, совершившему данное преступление, предъявлено обвинение по признакам состава преступления, предусмотренного ч.1 ст.105 УК Российской Федерации, и ему 19.10.2012 Карагинским районным судом Кремнегорской области избрана мера пресечения в виде заключения под стражу.
Прокуратурой района постановление о возбуждении уголовного дела признано законным и обоснованным, соответствующим требованиям уголовно-процессуального законодательства – статьи 140, 146 УПК Российской Федерации».
***
Что Броника взяли, я из газеты узнала. И мне сразу легко стало, а потом испугалась… Ведь если всё всплывёт, я соучастницей буду. Не хочу я в тюрьму. И не за что. Не я же убила. А до того просила Броню, чтобы не приходил. Он всё равно появлялся, помогал с бумагами разбираться, по магазинам советы давал… Помог скотину продать. Это же я с Сёмкой её держала, он не давал избавиться: «Копейка в дом, копейка в дом»... А у меня руки трескаться стали. Так больно, дою и плачу. А не подою – дома крик начнётся. Он сам работал, как проклятый, и хотел, чтоб я наравне вкалывала. Хуже, чем дома у мамы, там у нас всего хозяйства были кот и собака. Правда, жили мы с мамой на брикетах. Ну эти, которые бульонные кубики. Один кубик на пять литров воды, и картошка с морковкой плавает.
Так вот, Броник появлялся всё равно. А я смотрела на него и видела, как он размахивается, как Сёмку бьёт… Не могла после того раза у печки, когда ничего и не было. Нет, надо бы в благодарность, что ли с ним. Никак не могла себя пересилить. Броник всё понял, сказал: «Ладно, пусть время пройдёт». И еще:
– Прости, что я тебя в эту кровь макнул.
Я тогда чуть не заревела. Но сдержалась. Мне Броника жаль, он и правда хороший, но зачем же дурной такой? Нет, я о Сёмке не вспоминаю. Но когда Броня приходил, всё равно нехорошо становилось. Ну, как-то один на один с убийцей…
***
Когда меня взяли, я вдруг успокоился. Мне всё этот звук... Ну, я говорил, как у арбуза, никак покоя не давал. И вроде ходишь, делаешь, говоришь, а ты уже другой, этот хруст арбузный внутри тебя. А тут – гора с плеч: ни страха, ничерта... Ну, виноват по закону – отвечу. Это правильно. Надо было самому идти и сразу. Я только одного боялся, чтоб Алька не кинулась каяться. Очень боялся. Сам сразу рассказал, что завидовал, товарищ при бабках, а я – так, на мели. Что поссорились. Хотя не было ссоры. Я ему высказал всё, как приговор вынес. Он бежать кинулся. Вот ещё погано, что со спины. Неправильно это.
Про Альку они всё-таки спросили. Типа – по сговору, не по сговору. Аж помертвел. Но глаза круглые сделал, типа с чего ей сговариваться? Как сыр в масле живёт…
Сыр в масле... Я это масло видел. Нет, сначала я не знал, что он её метелит, про измены, понятно, знал. Все знали, но что такое измены? Кто из мужиков налево не ходит… А что бьёт. Это уже когда мы с ней Сёмочке рога наставили, она раз примчалась ко мне, я до неё, а она морщится. А прилетела-то в халатике на голое тело. Ну, сам понимаешь, как тянет, если под этим халатиком ничего. Ну, вот я и снять пытаюсь, она не даёт, потом сама раскрыла, а там – синяки… Вот по всему телу… На груди, по животу…
Кем быть надо, чтоб такую кроху кулаком в живот? Ясно, какой уж тут секс? Посидели, она головёшкой в коленки мне ткнулась и ревёт. Рассказывала, как бьёт, да за что. За что? А просто так... Суп холодный, котлеты пересолила, корову не подоила… И – в живот. А во мне всё переворачивается, хотел сразу же морду набить, не пустила. Он после её бы со свету сжил.
Да… Хрустит это арбуз во мне, хрустит… Но сначала возьмись, всё равно бы убил… Я же не враз на убийство решился. И кто на такое сразу решается? Развестись предлагал. Она с ним поговорила, и две недели её не видел. Потом подъехал, как будто что-то у Сёмки спросить, вышла в тёмных очках. Увидел эти очки, и закипело всё внутри, хоть водой заливай. Она их сроду не носила. Такие глаза разве можно прятать? Не было у меня выхода, не было… Только б каяться не прибежала…
***
«Один удар циничного подонка». Газета «Знамя труда», Караганский район, Кремнегорская область.
Центральный суд Карагинского района сегодня, 27 ноября, вынес вердикт по делу об yбийcтве 27-летнего Семёна Лазарева. Обвиняемому Брониславу Исакову назначена мера наказания в виде лишения свободы сроком на 9 лет. Оглашение приговора длилось более двух часов. Потерпевшие супруга убитого и мать не возражали против присутствия в зале прессы.
По словам гособвинителя, вина подсудимого в деле Лазарева была доказана полностью, благодаря всем собранным по делу доказательствам и признанию обвиняемого. Исаков в совершённом преступлении на суде не раскаялся. Но вину свою признаёт полностью. На предложение раскаяться он ответил: «Я бы раскаялся, но не в чем. Собаке – собачья смерть».
Циничное заявление обвиняемого потрясло потерпевших и собравшихся. У молодого предпринимателя Семёна Лазарева остались одинокая мать и беременная супруга. Причиной жестокости совершённого можно считать постоянную зависть Исакова к более успешному Лазареву. Мать предпринимателя, выступая перед судом, отметила:
– Я бы никогда не подумала, что Бронислав станет убийцей моего сына. Он часто бывал в нашем доме. Я усаживала их за один стол, кормила и считала его другом, а он оказался врагом. Я до сих пор не могу в это поверить. Он казался мне искренним и цельным человеком.
Супруга убитого что-либо сказать не смогла и общаться с прессой отказалась, сославшись на плохое самочувствие. Можно понять состояние молодой женщины, будущей матери, мир которой разрушил один удар циничного подонка.
***
Я по делу потерпевшей проходила, как и его мать… Нет, мать тоже ничего не заподозрила… Спрашивала – не беременная ли я… Беременная, уже не скроешь, знать бы от кого. Родится – посмотрю. Сказала, что от Сёмки. Ну не хочу, ни от Сёмки, ни от Броника… Уже скоро, посмотрю.
Мать его как услышала про беременность – в слёзы и руки мне давай целовать. Вот хоть внук останется. Жалко её. Но Сёмка сам виноват. В наследство когда вступают, не знаешь? Надо в инете посмотреть… А на суде Броник на меня не смотрел даже… Неужели понял что-то? Или так просто, не знаю.
***
Раскаиваюсь. Да не в чем каяться. Сам себя уже осудил. Мне с этим жить. А другим какое дело? Следак спросил ещё, когда дело в суд готовили передавать:
– А вы знаете, что ребёнка отца лишили. Лазарева беременна…
Не удержался, сижу напротив него и улыбаюсь, улыбаюсь. Не совсем в чёрную яму с башкой нырнул, что-то моё осталось. А что мой – знаю, от Сёмки она бы рожать не стала. И так улыбался, что не сразу понял, за что по зубам получил. Наверное, чтоб про ментов не говорил: «Не били». А что меня бить, если сам всё признал?
Вот тут он и приложил, так – слегонца. И мог ответить, но отвечать не стал. Он же смотрел на меня и думал: «Вот тварь какая, ребёнка не жаль, бабы не жаль, никого не жаль».
…Вот, значит, как, Алька. Алька, цветок полевой. Всё, что сделал, всё не зря. Чтоб мой пацан, а лучше – девочка, дочка бы. Чтоб на неё похожая… Так, чтоб моя дочка с этим ублюдком росла и папкой звала, а он бы лупил её? Нет…
Нет… Всё верно, всё верно. Но что же, так хрустит всё в душе? Арбуз этот…
На суде глядеть боялся, чтобы не поняли. Разок глянул, когда они встала, все тогда встали, суд – положено. Ну, она вытянулась. А умница, умница! Платьишко такое одела, колбаской, всю её обтянуло, и животик так выдаётся… Это она мне показывала, что не зря всё, что вот, мол, растёт там человечек. Заметно уже, и, поди, шевелится внутри. Разок бы руку прижать… И хоть тридцать лет… Не прижмёшь, мы с ней по разные стороны… Только б умница не вздумала ко мне свиданку просить. Только б не вздумала. Я то что? Я вытерплю. Только б дождалась, а там… А что там? Ничего там. Всё… Сам всё отрубил, мы теперь с ней враги для всех . Она ж меня лютой ненавистью должна ненавидеть… Всё… Господи, всё… Никогда с ней уже, никогда… Господи… Не жалею… Не жалею… Живи, Алька, моя, живи…
***
Я после суда не удержалась: сбросила эсэмэску Глебу, всего одно слово «приезжай». Как мне это слово хотелось написать, всегда написать. Глеб, Глеб приезжай! Любимый мой, до ногтя, до родинки, до самой чёрточки… Приезжай! Приехал. В ту же ночь. Только руки его помню, губы, тело… Как я эти месяцы жила, без него жила? Не знаю...Обо всём только и спросил:
– Как ты Броньку уломала?
– Как? Да не пришлось уламывать. Вон геранька цветёт, цветком намажешь руку – синяк готов. Сок так впитывается, что только мылом в бане отшоркать можно.
– Молодец ты, – говорит, – молодец… И с ребёнком хорошо совпало. Как родишь, экспертизу сделаем.
– Сделаем, Глебушка, всё сделаем! Хочу, чтоб твой, только твой! В наследство через полгода вступают…
Н. Михайлова,
с. Таштып
Оставить сообщение: