Муж стоял под окном роддома и кричал:
– Это что, мой?
И скидывал снег, щедро скопившийся на карнизе окна. Мороз перешагнул планку -50 по Цельсию, что случалось редко, но случалось.
Сын, долгожданный и любимый, сын двух светловолосых родителей выглядел истинным степняком-хакасом – смуглый, с восточным раскосым разрезом глаз и густыми черными волосами до плеч.
А Инна всегда была в центре внимания, всегда. И работа такая – в гуще людей. И обаяние природное. И умение нравиться мужчинам от 15 до бесконечности...
Колька матюгнулся зло и крикнул через окно:
– Сука-а-а-а!
И стремительно зашагал прочь.
И осталась Инка отчаянно рыдать, обнимая Колькиного сына! Колькиного, она железно это знала, ибо не было в её жизни других. Из роддома в дикой гордости поехала не к мужу, нет. Рванула в город, к матери. Разом обрывая и большую любовь, и деревенское житие.
И едва откинула мать уголок со смуглого детского личика, ахнула:
– Копия дед!
– Ты это Коле объясни, – огрызнулась Инна.
Мать ответила просто:
– Подожди, одумается, сам приедет.
И добавила:
– Володя не дожил до своего внука. Порадовался бы.
И зашуршали страницы семейных альбомов, и отыскалась старая фотка отца, пятилетнего, чернявого смугляша в кругу белоголовых братьев на коленях светловолосого отца.
– Ма, а папка у меня в кого?
* * *
В 1942-м получила Анна похоронку на мужа. Шесть детей осиротели враз. Шесть ртов. И навалилось отчаянье. Беспросветь. Ходила по крепкому дому и все мучилась, как же будет она поднимать этих вот шестерых белоголовых казачат и казачек. Как она без своего Мишеньки?
Миша крут был, резок, но и хозяин крепкий, и отец детям отличный. А тут как в деревне бабе без мужика. Через год, однако, привела председательша к ней смущенного, щуплого, хромоного паренька-бурята.
– Возьми на постой. Будет коней в колхозе пасти.
– Чего ко мне-то?
– Изба позволяет. И вдова ты, про тебя уже худого не скажут. Свободная. А ты присмотрись, у тебя вон шесть ртов. Не для себя, для детей...
Присмотрелась ли Анна, или в самом деле вспыхнула меж ними какая-то искра, кто тебе скажет!? Но в 1944-м на свет появился «маленький бурханчик» – Вовка. Круглолиц, узкоглаз и смугл.
И зажили не шатко и не валко. Молодой муж пас коней. Ребятишек любил. По хозяйству помогал. Он мало походил на лихого казака Мишку. Ни статью, ни ростом, ни цветом глаз. Но Анна и не за большой любовью замуж шла. Тяжело деревенской бабе без мужика.
Любила ли? Кто знает...
Недолгим замужество было то. И незаконным. Потому как в 1945-м пришло Анне письмо из госпиталя, письмо от Михаила.
История была обычной, погребло в воронке раненого и контуженого, пришел в себя, и полуглухой, полуживой выбирался к своим, а попал в плен. Загнали их, как скот, в сарай, пленных и местных жителей, человек двадцать было. Миша даром, что полуживой, а давай стены на прочность изучать. «Был бы амбар брусовый – не выбрался бы. А так – дощатый». За ночь, однако, слабую доску расшатали. Выбрались шесть человек, кто посмелее и посильнее. Что с остальными стало, так и не узнал. Партизанил вплоть до 1943 года. А потом – ранение, и еще год перебрасывали из госпиталя в госпиталь всего изрешеченного осколками.
И вернулся в село Михаил в марте 1945-го. Почему не писал? Или писал, да письма не доходили? Никто толком не знал. Вот и встал перед Анной выбор – меж двух мужей. Стоит ли говорить, кого Анна выбрала, если Вовка по жизни рос с отчеством Михайлович и с очень русской фамилией.
Михаил его никогда чужим не считал. Анны не стало, когда Вовке 4 года было. Разное говорили после, что мол бил её Мишка смертным боем за безвинную вину негаданной измены. А кто-то, что сама заболела и не встала. Но растила Вовку уже родная сестра Анны. Его происхождение в семье не обсуждалось. А дочка его была едва ли не любимой внучкой фронтовика Михаила.
И даже не задумывалась о нестандартной внешности отца. Ей, как и отцу её, все время твердили: «Казачьему роду нет переводу». И росла Инна счастливая, окруженная многочисленными родственниками, и деда Миша был самым родным дедом.
Ведь даже имя кровного деда-бурята стерлось из памяти. Будто и не было его никогда. Семейные тайны порой хранят тщательнее военных...
* * *
И полгода растила Инна своего долгожданного сына в гордом одиночестве. Николай старательно посылал деньги. Инна с гордостью королевы-изгнанницы футболила их обратно. Он звонил, заказывая междугородние переговоры в райцентре, она не брала трубку и беседы вела мудрая мать. А сынуля рос и менялся, светлела мордашка, вылез черняво-жгучий младенческий волос, уступив место светло-русым льняным волосенкам. И глаза уже не столь ярко напоминали раскосые глаза его предков. Из непроницаемо черных стали золотисто-карими, открытыми, с едва заметным азиатским разрезом. «Дитя в люльке семь раз переменится», – говорили предки и были правы.
Через полгода Колька все же нагрянул. Это было как гром среди ясного неба.
– Я его на день рождения пригласила, – просто объяснила мать.
Говорить или нет, чем окончился праздник и как стоял оторопевший Колька над уже светловолосым сыном?
– Он почему белый? – спросил по-дурацки.
– Обесцветила, – фыркнула Инна. – Перекисью водорода. Купала в ней. А в глаза спички вставляла.
Мама же оказалась куда мудрее молодых родителей и просто достала с полки семейный альбом, показав Кольке тестя, которого тот живым никогда и не знал. А потом просто ушла к подруге, и оставила молодых дураков один на один на трое суток...
* * *
Сказочная история? Да и я бы так сказала, если бы точно не знала на все сто, что это чистой воды правда. Однако о краткосрочном расставании сыну родители никогда не рассказывали.
Степные гены аукнулись однажды совсем неожиданно. Сыну уже исполнилось 14, когда он «заболел» волками. Волки были везде, на футболках, рисунках, зуб волка украшал шею сына. И Инну это пугало.
Разгадка нашлась внезапно. На хакасском празднике Огня. Обряд кормления огня проводила старая шаманка. С ней и столкнулись у лавки с сувенирами. Сын уцепился за очередного волка, и Инна отчаянно заявила:
– Сколько ты можешь сходить с ума по волкам?
Шаманка услышала и вдруг спросила, не сомневаясь в правильности вопроса:
– Кто был тюрк в роду?
– Дед, – опешила Инна. – Точнее, бурят, но мы его и не знали.
– Пурат – волк, – пояснила величественно шаманка. – Бурый волк. Сын ищет у него защиты. Это хороший тотем. Волк – воин и отец. Он не бросает волчат.
– Но у него отец – русский! – возразила Инна. – Он записан русским.
– У него дед – бурят, никто не перехитрит кровь предков, – покачала та головой.
* * *
Недавно Инна подарила сыну сделанную на заказ футболку, на ней изображение волчицы и надпись «Я из рода Белой волчицы». Хотя надо бы «из рода Бурого волка». Но все мы здесь, на этой древней земле отчасти дети Белой волчицы, и национальность тут вовсе ни при чем.
Н. Михайлова
Оставить сообщение: