– Тебе чего?! – удивленно спросила продавщица и сунула Фальке в рот обломок пряника.
Фалька сжевала пряник и положила мордочку на прилавок. Хохоту было в магазине!
– Не дам больше, – сказала продавщица. – Без денег не имею права.
Фалька вышла из магазина только вместе с Зинкой. Фалька выросла перед самой войной, стала всеобщей любимицей, и в войну, пока отец находился на фронте, она спасала его семью и от голода, и от холода.
Надо сказать, что во время
войны коровы спасали от голода и холода многие семьи. Из колхоза забрали на войну почти всех лошадей. Основной тягловой силой стали невзрачные тракторишки ХТЗ с колючими железными колесами, почти ежедневно требующие перетяжки оловянных подшипников на коленвалах, да быки-кастраты. Но с вредными и медлительными быками женщинам управляться было тяжело, и они приучили к хомутам-шоркам своих коров. Овладела этой наукой и Фаля. Коровы обеспечивали себя сеном и соломой, а хозяев дровами, таскали сани куда проворнее, чем быки.
Фаля и в большом уходе не нуждалась. Отгонишь её в стадо и возвращайся домой. Фаля и на пастбище первая в стаде идет, и с пастбища тоже, не доходя до двора, подает голос. Идет, как колобок, наевшись травы так, что бока поднимаются выше хребта. Даже осенью, в октябре, когда пастухи прекращают пастьбу, с Фалей нет проблем: выпустишь за ворота – она сама на сжатые поля идет, и вечером сама возвращается. И так до самого снега, только подкармливай вечером картошечкой, свёколкой, мучной болтушкой или кусочком хлебушка.
Спасала Фаля хозяев не только в войну, но и после. Без отца семья почувствовала себя опять неуютно. И зима, как назло, легла рано. Обычно в этих местах она ложилась во второй декаде ноября, но в этот год снег выпал в середине октября и больше не растаял. Фаля ещё «бегала» на поля, где её сопровождал рыжий кобелек Филька, рылась в соломенных копнах, но этого ей уже не хватало. Нужны были сено или, в крайнем случае, солома на ночь. Дрова закончились.
– Я схожу в контору, попрошу лошадь и сена корове, – сказала мать. – А не дадут лошадь – Фальку запряжем. Сани есть, шорка есть, она, поди, еще не разучилась сани таскать… Спасибо отцу, сани новые сделал.
Так и произошло, лошадь в колхозе не дали, но сена пообещали выделить и солому пшеничную разрешили брать без ограничения: все равно весной остатки сжигать. Даже посоветовали, где хорошую, овсяную, взять немного.
Фаля только рогом пошевелила, когда Шурка надевал ей на шею шорку. Мать насовала ему в карман хлебных корочек:
– Будешь подкармливать дорогой. Соломы положи побольше, пусть она роется в ней пока ты рубить дрова будешь. Не распрягай, только перетягу отвяжи. День сегодня не морозный. Фалька послухмянная. Справишься. Ружье возьми, вдруг волки. За войну их много развелось. Филька с тобой будет.
– Но, Фаля! – шлепнул Шурка коровку вожжами по бокам. – Поехали!!! Филимон, ты где? Давай с нами.
И поехали они в Палину забоку за дровами. Не поехали, а, можно сказать, потащились, за Чулым, на берег Ельничной старицы, где густо росли вётлы и осины вперемешку с черемухой и калиной.
Только вчера начался первый месяц зимы. Снегу выпало еще не так много, да и дорога была хорошо укатана подводами с сеном, вывозившими его с лугов из-под Кубинки, деревушки в несколько дворов, расположенной уже под самой Аргой. Сани катились легко, но Шурка в них не садился. Все-таки в оглоблях у него была не лошадь и не бык, а небольшая и любимая коровка.
Долго ли коротко ли «сказка сказывается», но коровья повозка уже Чулым пересекла, и показались на фоне Арги дымки Кубинки. Надо было сворачивать с санной дороги к Ельничной старице в Палину забоку. Шурка бросил вожжи в сани, вышел вперед и повел Фалю на поводке, подкормив хлебной корочкой. Ещё с полкилометра они тащились через луга, мимо колхозных стогов, и остановились в лесу возле зарослей нетолстого, сухого осинника, погибшего от прошлогоднего весеннего пала. Фальку он выпряг, привязал вожжами к пеньку, навалил перед ней соломы, не забыв сунуть ей в рот ещё кусочек хлебца.
Снег сыпал реже. Филька радостно отряхивал с себя мокроту, прыгал вокруг саней, норовил лизнуть Фальку, обнимал лапами Шуркины ноги.
– Я вот тебе!!! – пригрозил ему Шурка топором, и Филька отстал, принялся бегать по лесу, пугая синичек и клестов, спугнул с куста калины стайку снегирей. Они взлетели на высокий голый куст черемухи, украсив его словно гирляндой электрических лампочек.
Из гущи мелкого сушняка донесся лай Фильки. Он не просто залаял, а с визгом с перерывами, словно «брал» кого-то на приступ.
«Кого он там «взял»?! – обратил внимание Шурка и отложил топор. Шурка послушал с минуту. Филька не унимался. – Что-то серьёзное! – произнес в раздумье. – Но что может быть? Деревня вон недалеко. Собаки?» Он взял из саней ружьё, загнал в него патрон с жаканом и пошел на лай Фильки. Продираясь в мелком сушняке, он держал ружьё на изготовке. Метров через полста он увидел, что Филька лает на кучу хвороста. Куча была свежая. На ней не было столько снега как на земле, а вокруг натоптано. Шурка присмотрелся к следам: медведь! Следы были припорошены сегодняшним снегом. «Уж не залег ли он в этой куче хвороста?» – мелькнула мысль. По спине пробежал холодок.
Но уже много наслышанным и начитанным был Шурка. Он уже был уверен, что медведь залегает в берлогу под какой-нибудь выворотень, а тут мелкий осинник. Шурка прислушался и внимательно наблюдал за кучей, но ничего не увидел и не услышал, лишь Филька крутился вокруг ног, повизгивая. Шурка осторожно обошел кучу – ничего подозрительного не нашел, лишь кал медвежий и следы вокруг. Куча была спокойной. «Вчера был здесь!» – сделал вывод.
– Ну и что ты в этой куче нашел?! – спросил у Фильки.
Но Филька не умел говорить, лишь заглядывал в глаза хозяину, повизгивая. Шурка ещё раз обошел кучу, вглядываясь в неё более пристально, и заметил среди веток телячье копыто. «Ах, вон оно что!!! – догадался Шурка. – Медведь спрятал. Надо уходить отсюда! И жакан едва ли поможет. От греха подальше!»
– Идём Филька отсюда! – Шурка повесил ружьё на плечо, сгрёб Фильку на руки, и быстрым шагом вернулся к саням. – Не ходи туда! – приказал он Фильке. – Лучше помоги мне сани нагрузить.
Филька умными глазами поблагодарил хозяина и улёгся на солому возле Фальки, которая спокойно лежала на соломе и жевала жвачку.
Быстро пошла у Шурки работа! Он рубил длинные стволы, поглядывая в сторону, откуда принес Фильку. Воз рос «как на дрожжах». Получился большой, но легкий: не тяжело будет Фальке. Шурка перевязал его дважды веревкой, запряг Фалю, и тронул её вожжами:
– Фалечка, «побежим» домой. Тут медведь хозяин! Вот она, Арга-то рядом!
Так и прозимовала семья без хозяина с помощью колхоза и коровы. Возила Фаля и дрова, и сено, и солому, и молочка давала на продналог и семье на пропитание.
* * *
Наступил май. Началась вторая его половина. Колхоз выгнал скот на отгонные пастбища. Частные пастухи уже выгоняли стадо за село на луга. Хоть и мала была еще полезная травка, но уже чем-то наедались коровки. Как всегда вперед полезной травки вылезала бесполезная, и даже вредная. Уже буйствовала крапива, высовываясь из-под каждого забора и захватывая пустыри. Распускала ядовитые листья белена. Чистотел пускал стрелки из-под луговых кустиков. Чертополох на открытых местах распластал свои колючки, прижавшись плотнее к земле. Да мало ли всякой ненужной всячины нарастает, прежде чем едовая трава нарастет.
Именно в этот благодатный момент и постучалась в Шуркин дом новая беда.
– Что-то Фалька сегодня рано пришла, – сообщил Шурка матери, придя со двора. – Стада ещё нет, а смотрю – она за воротами мычит.
– Что это она?! Уж не случилось ли чего? Быков за ней нет?
– Нет, одна пришла.
– Где она?
– Я её запустил. Под навесом стоит. У неё пена на губах.
– О, господи! Уж не наелась ли какой-нибудь отравы?
Мать отбросила на стол вязание и заторопилась под навес. Фалька стояла с выпученными глазами и мотала головой. Бока её были так раздуты, что поднялись выше хребта.
– Фаля, что ты? Чего ты нахваталась? – подбежала мать к корове. – Дует её! О, господи! Беги за ветврачом, сынок. Вон она уже ногами перебирает. Тяжело ей!
Фаля помутневшими глазами жалобно смотрела на хозяев, переступала ногами.
– Нет! – засуетилась мать. – Бери палку, гони её в огород, и гоняй её, пока она не опростается, а я побегу за ветеринаром.
Шурка снял с ворот заворину и погнал Фальку в огород. Фалька с раздутыми боками едва протиснулась через огородную калитку. Шурка со слезами на глазах бил коровку завориной по заду, нарочито распаляя себя ругательствами. Надо было заглушить в себе жалость. Фалька бежала, неуклюже раскидывая задние ноги и спотыкаясь на передние, останавливалась, когда заворина медлила, оглядывалась назад. Глаза её, казалось, вылезли из орбит, из них капали слезы.
«Фалечка, милая, бегай! – молился Шурка. – Бегай, мать твою… Бегай! Пропадешь ведь!!!»
Вовка взволнованно наблюдал драму стоя у огородной калитки. Парнишка понимал весь драматизм момента. Он морщился, когда толстенная заворина с глухим стуком опускалась на Фалькину спину.
Один круг по уже сухому огороду, второй, третий. Вроде бы начала опрастываться Фалька, но её продолжало и продолжало дуть.
– Гоняй! Гоняй! – крикнула от калитки мать. – Я побежала за Чуланкиной.
Ветврач, Марья Ивановна Чуланкина, жила на дальней улице, и её дома не оказалось. Она уехала на отгонные выпаса. Мать побежала к Филимоновым. Лишь в этом доме, в центре села остались мужики, способные помочь. Но и их не оказалось на месте. Куда ещё бежать, где, у кого просить помощи? В большинстве домов бабы да ребятишки. Мать метнулась домой. В голове крутилась мольба: «Господи, помоги, спаси коровку, кормилицу нашу! Господи, помоги!»
Но бог не помог! Когда она заглянула в огород, Фалька уже лежала на боку и задыхалась. «Нож!» – мелькнуло в голове. Патронташ и все охотничьи принадлежности висели в казенке. Выхватив нож из ножен, она подбежала к корове, воткнула ей нож в правый бок. Из раны брызнул фонтан зелени, но тут же прекратился. Рану забило травой. Фалька начала бить ногами, запрокинула голову, чертя рогом землю.
– Пропадает!!! – закричала мать. Ей самой сделалось плохо, взмолилась. – Воды мне! Вовочка, беги в дом воды неси, почерпни из кадки.
Мать схватилась за сердце и потихоньку опустилась на прошлогоднюю огуречную грядку.
– Шура, возьми нож, режь ей горло. Пусть кровь сойдет.
Шурка трясущимися руками взял из м атериных рук отцовский нож, подошел к бьющейся Фальке. Никогда еще он не резал никакой животины, а тут всеобщая любимица… Несколько секунд он колебался.
– Бери за рог прижми ей голову. Режь! – превозмогая сердечные боли, направляла мать сына. – Режь, чего уж теперь…
Острый нож мягко вошел в горло, хрустнула гортань. Вовка плакал. Плакала мать. Плакал Шурка. Кровь разливалась лужей, не впитываясь в сухую огородную пыль.
– Ну, вот и всё! – дай, Вовочка, мне воду. – Не хватало, чтобы ещё и я вас оставила…
Александр Тихонов
Оставить сообщение: