– Сколько у нас там «нарушителей»? – интересуюсь у ответственного секретаря КДН.
– Вызвано трое родителей и самоотчет несовершеннолетнего.
Самоотчет – это когда юный нарушитель отчитывается перед комиссией о том, как он теперь живет, уже после того, как вынесено наказание.
Самоотчитывается девочка. Несколько месяцев назад они с подружкой залезли к соседке в квартиру. Точнее не залезли, а вошли, соседка им доверяла, где ключ лежит девушка знала, взяли ключ и вошли. Воровок вычислили сразу же. Деньги пострадавшей стороне вернули. Родителей наказали. И вот самоотчет.
«Пришли девчонки, стоят в сторонке» – вертится в голове, но глазки у нашей героини не в пол, нет, напряженный взгляд исподлобья.
– Ты как четверть закончила?
– Хорошо.
– Без троек?
– Почему без троек?
– В какой кружок ходишь?
– На бисероплетение ходила, но сейчас этого кружка нет. На волейбол хотела, но там только взрослые, туда не берут. А на борьбу не хочу…
Интересуюсь у матурцев, сколько же в школе кружков, неужели только две секции и почившее в бозе бисероплетение? Отвечают, что и в школе, и в ДК масса кружков.
– Танцевальный, драматический, вокальный, – шепотом перечисляет директор СДК Галина Позднякова. – Ребятишки с удовольствием ходят.
Ходят, но видно не все. И тут спрос-то больше с матери, как же так вышло, что, дожив до среднего школьного возраста, дитё не нашло для себя никакого увлечения, не приглядывалась к ребенку что ли? Растет и растет девчонка сама по себе, а что у неё в душе, какие способности, к чему сердце лежит – неважно.
– А может она с голода в чужой дом полезла?
– Да есть у нас в доме и еда, и вещи покупаем, и телефон есть, и планшет, и компьютер, – как-то ровно, почти без эмоций отвечает мать.
Есть всё, кроме родительского внимания, видимо. Ведь очень часто проступки наших детей – это способ докричаться до нас, взрослых.
– Если ребенок ни в какие кружки и секции не ходит, дома загружайте работой, чтобы не было у нее времени на пакости, – прерывает мои мысли строгий голос Георгия Тодинова. – Нужна строгость – будьте строгими, это им тоже нужно. А то распустите с таких лет и после всю жизнь за дочку будете краснеть.
Невольно оцениваю девушку – крепкая, нет, не полная, крепкая, цепкий взгляд, натура сильная… Если сейчас подростковые гормоны, бушующие в крови, направить, скажем, в вольную борьбу, Матур и район возможно получил бы новую чемпионку. Но направить может только родитель, направить, а после строго следить – за режимом, за посещаемостью, хвалить и подбадривать, поддерживать, живо интересоваться всем, что интересует твоего ребенка.
– Мама не пьет?
– Ну как, случается, но чтобы запивалась, такого нет.
Странно, да, непьющая мать и упустила дочь? Почему? Кто теперь скажет, главное, чтобы сейчас выводы сделала…
Мать с дочкой уходят, и всё, нет больше – ни кающихся, ни виноватых.
– А где остальные?
– Да сейчас за одной мамашей отправил машину – привезут, – поясняет глава сельсовета Валерий Кызынгашев. – Свинью там знакомые колют – помогает.
Мамаша, назовем ее гражданка Б., входит в кабинет, а вместе с ней – облако даже не перегара, свежачка. Земная и страшная в своей простоте история. Жила была девочка, её родители пили так, что в возрасте 12 лет девочка попала в детдом. Вот выросла девочка, сына родила, и теперь уже ему грозит остаться при живой матери сиротой. Он уже фактически сирота, ибо матери не до него. Она водку пьет. Это пристрастие нарисовано на лице жирным малярным квочем. Молодая, слегка за тридцать, выглядит на все 45: одутловатое лицо, пустой взгляд, сгорбившаяся, грязная и весьма отдалённо напоминающая женщину.
И вот что характерно, говорили с ней жестко, без «жалений» и экивоков, но она, как каменной стеной, огородилась. Пытаясь достучаться, Георгий Тодинов вдруг спросил:
– Вот чего вам для жизни нормальной не хватает? Коровы? Хотите, мы купим эту корову…
Неожиданное и царское предложение.
– Да не надо мне никакой коровы. Как я с ней?
Шок. У мамашки нет ни желания, ни потребности поменять образ жизни, понимаете? Нет желания досыта накормить ребенка. Нет ни-че-го важного в жизни, кроме водки. Зарыдала она только тогда, когда комиссия приняла решение готовить документы на ограничение гражданки Б. в родительских правах.
– У Вас ребенка отберут, понимаете?
– Нет, нет, я его люблю! Он мой сын!
Любовь ли это? Ведь пьет-то мамашка на детское пособие. Как метко заметил Георгий Тодинов: «Вы же обкрадываете ребенка. Вы у своего сына деньги воруете!» Не будет у неё сына – не будет и денег на выпивку. О чем рыдает сильнее: о сыне или о деньгах на выпивку?
– Я порядок навела, – убеждает мать, – у меня еда есть. Приезжайте, посмотрите…
Едем. Этот запах, нежилой запах жилого помещения: мертвый, гнилостный, перегарный, тяжелый, как копоть, жуткий – валит с ног. Черные стены, на столе сковородка с кусками чего-то угольно-черного. Бачок под воду у колонки, изначально белый, но теперь грязно-серый с налётом слизи. На полу какое-то тряпье. В комнате ребенка кровать без постельного белья. Замечаю брошенную штору – это вместо покрывала? В углу столик, такой, как в детских садах, за ним, скрючившись в три погибели, ученик уже средних классов, учит уроки. Господи… Во дворе разрушенная баня, полуразобранный забор, обвожу глазами в поисках дров – не видно. Может, где припрятаны.
А вот и сам мальчишка. Шустрый, подвижный. Обступаем его, интересуемся, что ел, как учится. Мальчонка отвечает, как заученный урок выговаривает:
– Сегодня ел, мама не пьет, за мной смотрит. Четверть окончил без троек. Хожу на борьбу. Дома тепло. Все продукты есть.
И вдруг сбивается на простом вопросе:
– А что ты сегодня ел?
Пауза.
– Суп.
– Какой?
Пауза.
– Так с чем суп?
– Эти… щи, ел. С капустой, – радостно ловит мысль мальчишка, и переводит взгляд с одного взрослого на другого, быстрый такой взгляд, оценивающий – поверили или нет?
Делаем вид, что поверили. Мальчишка еще безотчетно любит свою мать и детской ложью защищает её от нас. А комиссия уже в курсе, что уроки мальчик посещает нерегулярно, что носит он ту одежду, которую отдадут добрые люди или купят родственники, что сыт бывает в те редкие минуты, когда мама трезвая…
Изначальное решение комиссии о подготовке документов на ограничение в родительских правах остается неизменным.
Перед возвращением домой заглядываем на огонек еще в одну семью. Мать просит о снятии её с учета. Дома бардак присутствует, но тепло, видна свежая побелка, мать трезвая… И все же комиссия пока решает понаблюдать.
Едем домой какое-то время молча.
– Мне захотелось дома полы перемыть, – произносит кто-то.
– И мне, – соглашаются другие.
Да, ощущения у всех нас схожие – отмыться, очиститься от запаха, оттолкнуть картину, увиденную у гражданки Б…
И знаете, что самое страшное? Что династии бывают разные. Династии врачей, учителей, строителей, животноводов и династии… алкоголиков. Вот второе поколение семьи Б. бесконтрольно пропивает свою жизнь, и жутко от того, что если сейчас не показать пока еще живому, сообразительному мальчишке, что есть жизнь с чистыми простынями, одеждой, увлечениями, регулярной учебой, он станет третьим поколением в династии алкоголиков Б. Какая страшная цепь, которую необходимо прервать.
Наталья Ковалева
Оставить сообщение: