Лихолетье в деревне

Уважаемые читатели! Сегодня мы публикуем статью нашего коллеги, уроженца деревни Верхний Курлугаш Юрия Ивановича Колесникова. Давно его уже нет с нами. А строки, горькие и радостные, пронзительные и искренние живут… И сегодня они расскажут нам о том, как же переживала войну таежная деревня… 

Мне было 3 года, когда впервые оказался за пределами деревни. Поразили зелень полей, открывшиеся просторы и запахи цветущих лугов. Потому и запомнилось все это, что виделось и ощущалось впервые. А после, с каждым днем все больше было маленьких открытий, и все чаще увиденное и услышанное запоминалось. Видимо, был 1945 год.

Маму дома я видел только по утрам и вечерам, старших сестру и брата еще реже. Брат неделями не появлялся дома – пас где-то колхозный скот, сестра – в Таштыпе, средний брат, две сестры и я – дома. Старшие из нас полностью управлялись по дому с огородом и за мной, как могли, присматривали.
Вечерами к маме приходили женщины, чаще – в слезах, некоторые голосили. И мама долго разговаривала с ними, успокаивала. Тогда, конечно же, я не понимал, почему плакали женщины. Потом узнал: они оплакивали погибших на фронте мужей и свою вдовью долю.
Более 50 мужчин (по одним данным 55, по другим – 59) не вернулись в Верхний Курлугаш с фронта. Это значит, каждая вторая семья осталась без отца, мужа или брата. А семьи в то время были, как правило, большие. У редких вдов – 2 ребенка, у большинства – от трех до семерых и более.
Что еще запомнилось из раннего детства? Чувство голода. Постоянно хотелось есть. Не хватало даже картошки. И по весне, когда на лошадях пахали или лопатами копали огороды, мы, ребятишки, собирали гнилые окрахмалившиеся клубни. Крахмал из них промывали и делали кисель. Когда попадалась здоровая картофелина – счастье! Она была сладкая, ее съедали сырой.
С появлением первой зелени трав мама облегченно говорила:
– Теперь-то мы не помрем, на подножном корме переживем...
И переживали. Выкапывали саранки, кандыки, собирали щавель, дикий лук-слезун, ели борщевик, горец-кисляк, пили березовый сок, соскабливали подкоровую полужидкую массу у берез, лиственниц, талины, выкапывали клубни Марьиных корений (муку из них мама использовала на выпечку хлеба). И все это казалось очень вкусным, но есть все равно хотелось.
Запомнилось еще вот что: все взрослые женщины были худые или очень худые, у ребятни тоже – кожа, да кости, зато животы большие.
Несмотря на то, что у мамы нас было шестеро, нам можно было еще позавидовать, мама умудрялась держать корову. Она и спасала нас. А каково было детям, оставшимся полностью без родителей? В деревне были и такие. Два брата остались без отца и матери. Жили в землянке. Одному –12 лет, второму – 10. Что могли они есть? Летом, как и все, они питались травами. Но ведь и мясного хочется. Братья приспособились. Летом ловили сусликов, охотились с рогатками на бурундуков, всяких птичек, а зимой...на крыс. Об этом они сами рассказывали.
Да, что говорить о детях! Пожилой и больной мужчина делал ребятишкам складные ножи, а рассчитывались они с ним птенцами воробьев, которых он после обработки жарил и ел.
Запомнились зимы – очень холодные. А одежды-то путней не было. Мама, как всегда, на работе, корову доила сестра. Руки ее не выдерживали мороза и, чтобы подоить, мы загоняли корову в дом.
В доме тоже частенько было холодно. Имелась русская печь и железная – буржуйка, ее топить надо почти круглосуточно, а дрова – дефицит. Меня спасала русская печь, которая долго держала тепло, а при простудах, мама прогревала меня прямо в этой печи.
Еще запомнились лучинки, которые заготавливались на каждый вечер. Ими освещали жилье. Иногда вместо лучин горел жировик – фитиль, пропитанный каким-нибудь жиром. Не было даже керосиновых ламп.
Потом, когда вырос, удивлялся другому: несмотря на холод и голод, все жители деревни работали. Да как работали!
В колхозе «Заветы Ильича» было обширное хозяйство: молочно-товарная ферма, свиноферма, овцеферма, конеферма, сортоучасток, сад, птичник, пасека, и довольно большие посевные площади. Выращивали картофель. И все это обрабатывалось женскими и детскими руками. Из «техники» – только лошади, сеялки, веялки, зерносушилка.
На конных косилках срезали созревшие хлеба, колосья женщины вязали в снопы, затем из них делали суслоны, потом скирдовали, а зимой обмолачивали. Осенью работа часто не прекращалась и ночью. Люди падали в обмороки от голода и физического перенапряжения. Женщины часто плакали в плечо такой же вдовы или в подушку, а утром ехали на работу... с песнями. И пели очень красиво. Наверное, песни помогали пережить те страшные годы.
Конечно, ослабли колхозы за годы войны, но ведь сохранили женщины, старики и дети хозяйство, даже сад сохранили!
Мне думается, не только в День Победы каждодневно должны мы шапки снимать и перед фронтовиками, и перед их женами, сестрами, перед вдовами. Они сберегли нас, они сберегли жизнь, хотя сами нередко в мир иной уходили преждевременно.

Возвращались победители домой

Конец войны запомнился тем, что в деревне вдруг стали появляться мужчины. Да какие! Стройные, широкоплечие, в гимнастерках, на которых ярко выделялись знаки воинской доблести – медали, ордена. И от каждого пахло неведомым мне доселе одеколоном. И каждого воина, как провожали, так и встречали «всей деревней».
Снова слезы! Плакали от радости те, кому повезло – родной человек вернулся. А вдовы оплакивали свое несчастье.
Чтобы праздник был праздником, все соседи помогали и продуктами, и самогоном, участвовали в сервировке столов. Приносили женщины все, что сумели сохранить или припасти в голодные годы, чтобы устроить праздник победителям. Поэтому и песни были, и смех, и пляски. Воинов приглашали из дома в дом.
С войны вернулся и мой дядя (от ред.  – Михаил Сергеевич Колесников). «Задержался» он в госпитале, залечивая раны, полученные под Кенигсбергом. Много радости было не только у его матери. И я форсил в его гимнастерке, на которой позванивали награды. Ничего, что гимнастерка его была мне до пяток, ничего, что в его ремне не оказалось дырок под мою «талию», ничего что носить ее пришлось без ремня. Ребятишки окружили меня, щупали медали и явно завидовали. А я наслаждался запахом ее – смесью ароматов парфюмерии и мужского пота.
Оказалось, что запах взрослого мужчины очень даже приятен. Ведь я раньше не знал этого запаха, потому что отец ушел на фронт, когда мне было всего 9 месяцев.
Жизнь деревенских пацанов изменилась с приходом фронтовиков. Они с нами играли в лапту. А как здорово били по гуттаперчевому мячу (из пушечных колес делали), как метко бросали его, как ловко ходили и катались они на лыжах!
Мы восхищались ими и не удивлялись, что они победили каких-то фашистов. Таких солдат, как наши, нельзя победить!
Я помню, как фронтовики устраивали катание с горок на санях. Визгу детей и девчат, смеху – на всю деревню!
Вы спросите: «А тебе-то об этом, откуда знать?» «Как «откуда»?» Разве ж можно было дома усидеть 6-летнему пацану, когда на улице творится такое? И я там был...
Но все, о чем рассказано – это радость встреч и часов отдыха. А в будни «исчезали» из деревни мужчины и женщины, пожилые люди и подростки. Почему? Все уходили на работу.
Я видел, как по весне поднимали в базах коров. Они ложились и не вставали от истощения. Не хватало кормов! 
Люди ставили животных на ноги, выводили на ближайший лужок, коровы начинали щипать травку. И оживали. Не все, но оживали...
Я видел (чуть позже и сам принимал в том участие) как вручную пололи поля зерновых. 
Адский труд: руки к вечеру покрывались волдырями, порезами и ссадинами от колючек сорняков, уколов, царапин и укусов гнуса.
Видел, как женщины вязали снопы. И руки их тоже каждодневно кровоточили. По ночам я нередко просыпался от стонов матери. Она ходила по комнате, махала то одной рукой, то – другой и причитала: «Руки вы мои, рученьки! Да, за что же вы так наказаны?»...
Теперь-то я знаю: как и мама, многие ее сверстницы часто не спали из-за боли в надсаженных руках. И мужчины, прошедшие ад войны. Ведь редко, кто из них пришел не раненый, не покалеченный.
Разделся как-то мой дядя Миша при мне до пояса. Я увидел его тело и, в прямом смысле, разинул рот. На грудной клетке справа – еще плохо затянувшаяся «дыра» от ранения, на спине против этой дыры – рваный шрам. Осколок снаряда прошел сквозь грудь и вылетел со стороны спины. 
То же самое – с одной из рук. Сквозные ранения – это я потом узнал.
Вернулся с фронта дядя Ваня Кожухов (от ред. – Кожухов Иван Павлович) – коневод от Бога и лихой наездник. Как показал он некоторые «фокусы» джигитовки (на скаку шапку с земли поднимал, пролезал под брюхом лошади) проблем с уходом за лошадьми не стало. Ребятня от 10 до 14 лет «повалила» на конеферму: помогут почистить, и корм раздать, и напоить. А кроме рабочих лошадей в Верхнем Курлугаше содержались племенные.
Было особой «премией от дяди Вани» – разрешение напоить из речки племенного жеребца. Немногие удостаивались этой чести. Ведь жеребцы, как правило, с норовом... Тянулись к дяде Ване мальчишки не только из-за любви к лошадям. Умел он как-то по-отцовски ласково обращаться к пацанам: «Сынок, ты бы помог мне»... И вот это доброе мужское «сынок» – творило чудеса: хотелось за дядей Ваней хоть – в огонь, хоть – в воду. Ведь очень многие из нас были безотцовщиной.
Да, с возвращением фронтовиков, мальчишки-безотцовщины потянулись к ним. И вместе с ними принимали участие во всех колхозных работах. Каждый делал дело в соответствии с возрастом, навыками и силенкой. Я помню, как счастлив был, когда выплакал, наконец, у мамы, разрешение стать копновозом. Было мне в то время примерно 8 лет... «Безотцовщина», сама того не подозревая, стала воспитанницей всех деревенских мужиков. Вместе с ними осваивали мы «азы» крестьянского труда, способов выживания в экстремальных условиях, благодаря им, фронтовикам, учились мы не хлюпать при возникновении трудностей, добиваться достижения цели, уважать чужой труд... Когда задумываюсь над вопросом: почему старшее поколение людей (а это дети огневых-сороковых) и в жестокие годы перестройки оказались более жизнестойкие, чем их дети? – памятью возвращаюсь к прошлому. Это поколение людей с детства научилось выживать и преодолевать трудности. Наши дети в иных условиях выросли...

Юрий Колесников
(«ЗТ» от 8 мая 2004 г.)

От редакции: мы вновь напоминаем потомкам победителей из деревни Верхний Курлугаш контактные данные куда вы можете передать сведения о своих дорогих солдатах. Именно так мы сможем собрать драгоценные списки воинов, которые займут свое место на плитах памятника Верхнего Курлугаша.

• МАУ «Редакция газеты «Земля таштыпская»:

665740, с. Таштып, ул. Ленина, 35, электронная почта: tashtyp3@mail.ru, телефоны: 8(39046)2-11-71, 2-16-87;

• Нижнесирский сельсовет:

655740, Республика Хакасия, Таштыпский район, село Нижние Сиры, улица Советская, 20, телефон: 8 (39046) 2-54-35.

Особенно будем благодарны за фотографии. Каждое фото бережно восстановим. Но знайте, что даже если вы не имеете сведений, где служил, когда призван, но знаете имя – этого достаточно! Просто сообщите его! Не заслужили они забвения!